Счастливые - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Улицкая cтр.№ 141

– Шурик, скажи, почему Мария носит нашу фамилию? Она твоя дочь?

Шурик взмок, уличенный. Он сидел красный, как на экзамене по химии, когда сказать ему было совершенно нечего, и недоумевал: как могло ей прийти такое в голову? Ей же говорили, кто отец девочки!

– Прости, Веруся, я должен был тебе давно рассказать…

И Шурик запоздало открыл матери тайну его фиктивной женитьбы, рассказал и про поездку в Сибирь к рождению Марии.

Вера изумилась. Расстроилась. Еще более растрогалась. Она и сама была матерью-одиночкой, но социальную рану в большой степени компенсировала умная, властная и интеллигентная Елизавета Ивановна.

Собственно, она не узнала ничего нового про жизнь Стовбы, но теперь, зная, как благородно повел себя Шурик, она еще глубже сочувствовала Лене Стовбе, и ей действительно очень бы хотелось, чтобы Мария была ее дочкой, внучкой, да все равно кем – лишь бы она осталась в доме. И впервые в жизни она жалела, что родилась у нее не дочка, а сын… Зато Шурик – чудесный. Такой благородный… Расписался с девочкой, когда она попала в беду, записал на себя ребенка, и даже ей, Вере, ни слова не сказал, чтобы не расстроить… Как это на него похоже…

Стараясь придать рассказу форму юмористическую, Шурик вспоминал огромную, как лабиринт, обкомовскую квартиру, в которой блуждал по ночам в поисках уборной, и старичков, хлипеньких бабушку с дедушкой, бодро выпивающих и крепко закусывающих гигантскими пирожками, каждый из которых в любом нормальном доме сошел бы за полнометражный пирог…

– А Лена, оказывается, совсем не так проста, Шурик. Я, со слов Али, как-то иначе ее себе представляла… – заметила Вера.

– Конечно, Стовба с характером человек. Но видела бы ты ее отца! – Он рассказал, как его возили по огромным сибирским заводам, но не заводы ему показывали, а его предъявляли заводскому начальству как живое доказательство полной благопристойности в семье первого человека края.

– А уж отец – вообще! Ты, мамочка, и представить себе не можешь, какие там нравы… Ленку беременную и на порог не пустили бы, если б я с ней не расписался…

– Да, да… – кивала Вера, – бедная девочка…

И непонятно было, кого именно она почитает бедной девочкой: Лену или ее дочь. Но картина от этого сообщения все-таки изменилась: забрезжила тень семьи – мать, отец, ребенок. То есть Лена, Шурик, Мария… Возникала лишняя фигура невидимки-отца. Но его как бы и не было…

– Скажи, Шурик, а что знает Мария о своем отце? – следуя своим недоосознанным мыслечувствам, спросила Вера.

– Я не знаю, – честно ответил Шурик. – Это надо у Стовбы спросить, что она ей говорила.

Шурика действительно совершенно не интересовало, что думает по поводу своего отца Мария.

Накануне приезда Стовбы Мария сама открыла Вере Александровне свою великую тайну – что отец ее настоящий кубинец, очень красивый и хороший, но это секрет от всех… Мария порылась в круглой жестяной коробке, где хранила девчачьи драгоценности, и вытащила фотографию человека образцовой красоты, но иной расы. Он был в белой рубашке с распахнутым воротом, и голова была надета на длинную, но вовсе не тонкую шею, как горшок на шест забора, – казалось, могла бы повернуться в любую сторону, хоть вокруг себя, а рот был весь вперед, но без жадности.

Это значило, что сблизились они до последнего предела: оказывается, мама рассказала Марии об отце уже давно, но до сих пор девочка никому ни слова не говорила и фотографию никому не показывала…

В конце июня приехала Стовба. Шурик привез ее на дачу. Встреча была столь бурной, что и представить себе трудно. Мария ходила вокруг матери колесом, лазала по ней, как обезьянка, ни на минуту ее от себя не отпускала и в завершение всего отказалась ложиться спать без матери – уснула у Лены под боком.

Вера Александровна смотрела на этот взрыв чувств не то чтобы неодобрительно, но ей казалось, что такую бурю эмоций надо бы немного пригасить, но и не возбуждать. Потому сама она была сдержанна, говорила даже тише, чем обыкновенно, а к вечеру вообще неважно себя почувствовала и легла раньше обычного. Мария ворвалась к ней в комнату для вечернего поцелуя. Чмокнув в щеку, скороговоркой спросила:

– Ты завтра с нами на пруд пойдешь?

И Вера слегка ранилась о местоимение: с нами, с ними, а я – уже отдельно…

– Посмотрим, Мурзик. У нас ведь еще дело есть – показать маме, как ты стала замечательно читать и писать!

Девочка вскочила:

– Я совсем забыла! Я сейчас покажу!

Шурик наутро уехал к своему переводу, а Стовба провела на даче два дня. О дальнейшем пребывании Марии на даче Вера не заговаривала. Не решалась. Она боялась, что не очень правильно сказанное слово приведет к тому, что Лена заберет дочку. Молчала. На третий день Стовба за завтраком сказала:

– У вас на даче так здорово, Вера Александровна. Лучше, чем на Кавказе, честно. Никуда б не уезжала. Спасибо вам большое. Мы с Марией завтра уезжаем. Может, приедем еще, если пригласите, – хихикнула она.

И не успела Вера Александровна произнести заранее заготовленную фразу, как раздался громкий рев Марии:

– Мамочка! Ну еще немного! Побудем еще немножко здесь. Веруся, ну пригласи же нас еще побыть!

И от матери она прыгала к Вере, от Веры – к матери, дергала их за руки, просила. Такой поддержки Вера даже не ожидала. Она выждала немного, потом попросила Ирину сварить еще полкофейника кофе, поправила прическу. Стовба сидела в полной растерянности. Мария, ерзая у нее на коленях, шептала в ухо:

– Ну, пожалуйста, пожалуйста!

– Дорогие мои! Вы знаете, я буду очень рада. Леночка, а может быть, вы действительно остались бы здесь пожить? Было бы замечательно. У нас чудные соседи, они приезжают только на субботу-воскресенье, и я уверена, они уступили бы нам одну из своих комнат или, по крайней мере, террасу на будние дни.

Стовбе пора было уезжать. Стовба твердо решила забрать Марию в Ростов. Ей обещали – почти наверняка – путевку в хороший пионерский лагерь в Алупке на август. Но действительно, может быть, следовало бы оставить Марию здесь еще на месяц.

– Ну, мамочка! Останемся! Останемся навсегда!

Вера Александровна, видя растерянное лицо Стовбы, поняла, что шансы ее поднимаются.

– Ну, хорошо, хорошо… – сдалась Стовба. – Ты понимаешь, Мария, мне-то на работу нужно. Так что я должна ехать. К тому же, Вера Александровна, вы ведь, наверное, от Марии и так устали. Вам ведь от нее отдохнуть надо.

– Знаете, Лена, если бы вы обе смогли остаться, я была бы очень рада. Но если вы оставите у нас Марию, мы уж ее не обидим! Она у нас девочка любимая…

Мария перебралась с материнских колен на Верины и обратно, и снова к Вере. И дело сладилось – Марию оставили до конца лета.

Лето было чудесное, как будто на заказ: нежный июнь, сильный июль с жарой и послеобеденными густыми дождями, медлительный, неохотно отпускающий тепло август. Вера ловила себя на мысли, что делается все более похожей на покойную мать. Не внешне, конечно, – Елизавета Ивановна всегда была крупной, грузной женщиной, с лицом выразительным, но скорее некрасивым, в то время как Вере досталась тонкая внешность, к старости все более благородная, а именно внутренне – состоянием душевной радости, в котором всегда пребывала Елизавета Ивановна.