Поправка Джексона - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Червинская cтр.№ 29

— Ты мужчина, — говорит Виктор, — и ты должен уметь постоять за себя. Ты потерял подаренную тебе куртку. Где я возьму деньги на новую куртку?

Где обычно. Деньги он берет из моей сумки. Даже в банк не ходит, так и не научился.

— Одежда, внешность — это поверхностное.

Виктор, между прочим, в прежние времена именно внешностью отличался. Виктор у нас красавец. Трудно теперь даже представить, какой романтической фигурой он мне казался всего лишь полтора года назад, до переезда.

Теперь мне его жалко. Он пытается флиртовать с соседкой, и он все еще красавец, но на соседку это не производит никакого впечатления. Она тоже работает сверхурочно. У нее своя романтическая фигура дома сидит.

— Ты должен презирать мнение этих ничтожеств, твоих одноклассников, иначе сам станешь таким же ничтожеством и быдлом…

Виктор любит это слово: «ничтожество». Он живет в постоянных мучениях и ненависти к себе. Куда ему нас-то с Лёвом любить… Он, наверное, постоянно размышляет: не ничтожество ли и он сам. Вот сказано: возлюби ближнего, как самого себя. А если себя ненавидишь и ближнего соответственно — означает ли это, что Виктор на этом свете мучается и жалуется, а потом еще и будет гореть в геенне огненной?

Иногда я на это надеюсь.

Лёв стоит в расстрельной позе, отвернувшись к стенке. Трудно поверить, что столько отчаяния может сосредоточиться у маленького ребенка в затылке, в этой шейке с ямочкой под отросшими, мною же плохо обстриженными волосами.

В глазах у него я никогда не вижу отчаяния. На меня он смотрит с надеждой, с просьбой. Он еще недавно сердился на меня, когда дождь шел, — ему казалось, что и дождь, и солнце от меня зависят, что я могу все ему подарить, как подарила плюшевых бегемота и осла. И я знаю, что это время кончается, уже на волоске висит.

Потому что — ну что я могу сделать? Ведь я не хозяин, пригласивший Лёва в гости. Все мы на белом свете в гостях — и родители, и дети. Не от меня зависит, сколько тут угощений, не я эти угощения приготовила. Просто я раньше в гости пришла, а Лёв — позже.

По крайней мере, не надо о себе думать, все сжирать, век его заедать, надо побольше ему оставить.

— Немедленно повернись к отцу лицом, — говорит Виктор. — Ведешь себя, как девчонка, как баба. Ты рохля, — говорит Виктор. — Ты слабак.

Что же это такое? Ведь я Виктора убью. Расходиться надо немедленно, иначе убью. А убивать его нельзя, потому что меня тогда посадят и Лёв попадет в приют. Я чувствую, что сейчас, сию минуту, что-то произойдет, совсем уже страшное.

— Рохля и слабак, — повторяет Виктор.

И тут Лёв орет. Мой Лёв, ребенок из интеллигентной семьи, орет, вопит что-то страшным, совершенно не своим, не прежним голосом. Я от него такого крика никогда не слышала. Это не жалобный вой детской боли, это физическая угроза, ненависть, злоба, зло. Как будто не Лёв это, а оборотень, перевертыш, как будто взорвалось в нем что-то, что росло все последние месяцы и достигло предела.

И никогда уже больше моего маленького Лёва не будет, после этого дня я его больше никогда не увижу.

Слов мы не понимаем. Мы интонацию понимаем, а слов таких мы не знали тогда по-английски, а уж тем более по-испански. Лёв узнал эти новые выражения от Фернандеса, Мартинеса и Роя Брауна.

Вот что он кричит — по-испански, как потом обнаружилось:

— Засранцы! Недоноски!

И ведь это же всё я, я. Ведь я-то знаю, что я его предала, силы экономила, врала, притворялась, не защищала. Нарядила кикиморой и вывела на посмешище.

— Засранцы! Недоноски!

Лёв кидается в свою комнату, захлопывает дверь и закрывает задвижку — в первый раз тогда дотянулся.

— Засранцы! — кричит Лёв за дверью. — Недоноски!

— Немедленно открой дверь! — кричит Виктор. — Неблагодарное ничтожество!

— Виктор, — говорю я, — я сейчас тебя убью, сейчас же, сию минуту. Убью. Поверь мне.

Вскоре после развода я работу по специальности нашла. Лёв одно время пробовал дружить с Мартинесом и Фернандесом. Но мы переехали. Мы живем теперь в прекрасном доме с прекрасной, сияющей чистотой кухней. Мне удалось вывезти нашу бабушку.

Лёв говорит с ней по-английски. По-русски он с того дня говорить перестал.

А Виктор потом уехал обратно, репатриировался. Это когда там в девяностые годы демократия была. Ну, не совсем демократия. И недолго. И в те годы он даже был членом парламента. Депутатом Думы. Очень это слово подходит Виктору. Бывало, попросишь тарелки вымыть, а у него дума.

Вообще-то все на свете бывает недолго. Некоторые думают, что и настоящее, и прошлое, и будущее существуют одновременно. Про будущее — не знаю, его ведь еще не было. Но прошлое существует, я уверена, даже иногда чересчур.

…Но я не помню, в чем она была, когда уходила. А если нужно будет давать описание внешности? В полиции скажут: дура, не может даже описать собственного ребенка.

Какая полиция, еще рано о полиции думать, сейчас часа четыре, она ушла в половине одиннадцатого вечера. Сейчас даже не четыре, а три часа сорок семь минут. Можно подойти к окну и смотреть из окна, тогда сразу увижу.

Описание внешности: карие глаза, волосы каштановые, завязаны в хвостик. Рост примерно пять футов два дюйма, она еще растет. Да, возраст. Возраст — пятнадцать лет. Джинсы, куртка. Какого цвета обувь? Какая на ней была обувь? Можно пойти в ее комнату и проверить, что осталось, тогда я буду знать, в чем она ушла. А если она придет, а я как раз в ее комнате рыскаю?

Вот теперь уже четыре часа.

Из окна видна вся улица, если она от автобуса пойдет, я сразу увижу.

А в полицию все равно незачем до утра звонить. Бесполезно.

Его я могу описать подробнее. Ненависть гораздо более внимательное чувство, чем любовь. Все детали замечаешь, когда ненавидишь. Общее даже не замечаешь, а именно детали. Например, он руки всегда прячет в рукава. Они только иногда высовываются, как пауки. Руки у него — как пауки.

Это дверь? Уже сто раз казалось, что дверь. Да, это дверь. Как она потихоньку входит. Значит, все-таки боится меня разбудить. Это хорошо, это очень хорошо.

Описание внешности: рост примерно пять футов три дюйма. Возраст: пятнадцать лет и четыре месяца. Глаза карие. Волосы у нее теперь черные, с одной стороны выбриты, а с другой довольно длинные.

Ушла из дому утром. Штаны на ней были черные, блестящие. Как клеенка. Как резиновые. Черная майка, на плече прорванная, рисунок белый: черепа и что-то написано. Сапоги вроде как военные.

Еще полчаса потерплю и буду звонить в полицию. Уже почти шесть утра.

Ключ в двери? Да — это ключ в двери. Теперь все. Спать. Теперь все будет хорошо.