Кое-как закидав могилу землёй, мы отправились восвояси. Лопату пришлось просто прислонить к сторожке. Ваня забыл, где именно и у кого её позаимствовал.
В день премьеры, двадцать четвёртого декабря, я опомнился и решил постирать одежду, чтобы предстать во всём блеске. Ваня, традиционно занимающийся стиркой, загрузил бельё в машину, а потом понёс его на балкон развешивать. Здесь кое-что и произошло. Ваня уронил мои любимые джинсы. Я бы сбегал во двор, поднял бы джинсы с асфальта, и дело с концом, но не тут-то было. Спланировав на ветви осины, растущей поблизости, джинсы повисли на уровне четвёртого этажа. Точно слетели с незадачливого пилота пролетающего дирижабля. Тут уж я пожалел, что балкон выходит не на ту сторону дома, которая завешана рекламой. Так бы джинсы по крайней мере не оказались на дереве.
Мы с Ваней молча постояли на балконе. Точно моряки, смотрящие на волны, куда только что сбросили гробы с их товарищами. Я мысленно попрощался с джинсами навсегда. Осина растёт слишком далеко от дома, чтобы дотянуться до неё палкой из окна. Лезть на неё опасно, наверху ветки тонкие, договориться с подъёмником дорого. Придётся любоваться на джинсы до скончания века, а пока надеть другие. Кстати, эти были последние дорогие и модные.
Воспользовавшись тем, что Ваня провинился, я решил снова спросить его, куда он перепрятал картину.
– Это секрет, – коротко ответил Ваня.
– Вань, я не буду обижаться из-за джинсов, если ты мне расскажешь, идёт?
– Прости меня, пожалуйста, но я не могу рассказать.
Если вернуть картину Лене, может, удастся подружиться с ней заново. Мне бы этого очень хотелось… Ничего уже не вернуть, но…
– Не пытайся уговорить меня, папа. Я буду непреклонен.
Прорычав что-то невнятное, я ухожу с балкона.
Прихорашиваясь перед зеркалом, замечаю, что на уровне Ваниного роста оно кривое, из-за чего его физиономия смешно расплывается. Он надел подаренную Машей рубашку с арбузным фраком и теперь оправляет складки.
– Ты приглашения взял?
Ваня роется в карманах:
– Нет.
– Где они? Я возьму.
– Не знаю…
– Как не знаешь? Я же тебе их дал…
Начинается поиск приглашений. Куда он умудрился их запихнуть?!
– Вань, вспоминай, где ты их видел в последний раз.
Он, раскрасневшийся, бегает по комнатам, переворачивает вещи, книги. Заглядывает под кровати. Впустую.
– Нашёл! Растяпа ты. – Я вытягиваю глянцевый квадратик из кипы фотографий, которые Ваня несколько дней назад вывалил в кресло, чтобы рассортировать в альбоме. – Одно есть, теперь второе…
Ваня вернулся к зеркалу, я ворошу фотки. Второго приглашения нет, хоть тресни.
– Вань, а второе где?
– Его там нет?
– Сам взгляни.
Поиски ни к чему не приводят. Я освобождаю кресло, сажусь. «Раз, два три… раз, два, три…» – считаю про себя, чтобы не накинуться на Ваню. Он беспомощно смотрит на меня:
– Что же делать?
– Отдать приглашение Соне и Маше, а самим остаться дома. А у тебя есть другие предложения?!
Он понурился. Я даже взял сигарету, прикурил.
– В комнате не надо курить, – робко начинает Ваня.
– Не зли меня…
Он отходит.
Я курю, нервно барабаню пальцами по плюшевой ручке. «Полная херня. Ну просто полнейшая!.. Лену не увижу, телефона её нет…» Плюш меня успокаивает, бархатистый ворс так приятно гладить. Пальцы забираются между подушкой сиденья и подлокотником. Какие-то комочки пыли, песчинки, что-то холодное… Достаю железный рубль… Засовываю руку обратно в мягкую щель, прощупываю каждый сантиметр. Есть! Ещё на достав находку, уже знаю, что у меня в руке. Но вновь обретённого приглашения недостаточно. Мною овладевает азарт кладоискателя. Я запускаю обе руки во все пазухи, между подушками нахожу сокровища. Фотографию моей мамы – ещё девочкой, в лопухах с морской свинкой – и старенький футлярчик губной помады. Выкручиваю красный стержень. Сточен почти до основания. С замиранием сердца понимаю, как именно с этого стержня началось моё знакомство с губной помадой. Года в три-четыре я приметил, куда мама кладёт яркую штуку, которой мажет губы. Улучив момент, я схватил футляр, выкрутил ещё новенький стержень с характерным скосом и откусил… Пожалуй, это было моё первое серьёзное разочарование. Вместо сладкого вкуса, сулимого цветом и блеском, я ощутил на языке жирную бяку с химическим ароматом. Зубы увязли в ней, как в ириске.
Хвастаюсь находками Ване.
– Значит, мы опять идём?!
– Опять идём.
– Тогда я хочу накрасить губы, – ни с того ни с сего заявляет он.
Я остолбенел.
– Зачем?
– В театре нам красили губы, глаза и щёки, это называется грим. А мы идём в кино, там тоже грим.
– В театре ты играл роль, а мы идём в кино как зрители.
– Ну и что, что зрители? Какая разница? Щёки и глаза – мне не нравится, а губы – хочу.
Настроение отличное, я не спорю. Что мы, парней с накрашенными губами не видали?
– Только, чур, не сильно!
Ваня выпятил губы, как для поцелуя.
– Наоборот, растяни их. Видел, как девочки в машине делали? Вот так. – Я растянул губы. Ваня повторил. – А говоришь, губы тебе красили… – Легонько провожу помадой по его губам, растираю.
Он смотрится в зеркало.
– Красиво! Ещё давай!
– Это может выглядеть диковато…
– Хочу ещё!
Пришлось накрасить ему губы довольно ощутимо.
Замечаю на Ванином подбородке одну выделяющуюся волосину. Шутливо дергаю за неё.
– Опа, пора бритву покупать! Совсем мужик.
Ваня рассматривает волосину в зеркале, про губы забыл.
– Я буду бриться, как ты, папа?
– Будешь как я! А я буду как ты! – Хлопаю его по плечу.
– Ну, ты крась, не отвлекайся. – Ваня вспомнил про губы. Я ещё гуще намазываю их помадой.
– Вот теперь хорошо. – Ваня удовлетворённо осмотрел свой неправдоподобно яркий рот.
Во дворе ждут сёстры. Предлагаю Соне сесть за руль:
– Ты всё время нас возишь, выпей, расслабься. А я вас покатаю.
– Не, я пить всё равно не буду.
– Чего так?
– Антибиотики пью… Погнали. Только в меня тут одна дурёха на «икс пятом» въехала, дверь заклинило. Кто через окно полезет? – спросила Соня, заводя двигатель.
– Можно, я?! – застенчиво спросил Ваня. – Я хочу в окно!
Соня опустила стекло боковой двери и, пока мы с Машей устраивались сзади, Ваня, неловко барахтаясь, ввалился в окошко джипа на переднее пассажирское сиденье. Сначала в салон проникла его верхняя часть. Затем он застрял и попросил о помощи. Соня дёрнула Ваню за шкирку, и он, головой в коврик, ногами на кожаную спинку, оказался в машине целиком. Ване удалось поменять местами ноги с головой, только когда мы переехали Новоарбатский мост.