Кофемолка - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Идов cтр.№ 54

— Возможно, — наконец сказала она, распрямляя спину. — Не знаю. Вопрос в том, за что мы вообще платим. Это удвоит наш оборот? Утроит? У этих девушек нет никакого конкретного расклада. Это как ходить к гадалке. Я не привыкла платить за такие… пустые вещи.

— Но ты ходишь к гадалкам.

— Туше, — признала Нина с ноткой былой игривости. Меня это приободрило.

— Послушай, иначе не бывает. Да, мы нанимаем их на авось. Но мы никогда себе не простим, если не сделаем вообще ничего. Нина, давай попробуем. Это наш последний шанс. Клянусь, я не дотронусь до фонда. Как-нибудь выкрою деньги из существующего бюджета.

— Серьезно?

— Да. Обещаю.

Я говорил правду — в самой узкой интерпретации. (Дремлющий в Нине юрист был бы мною доволен.) На самом же деле я обнаружил остроумное решение проблемы уменьшающихся дивидендов. Так как мы не могли усилием воли повысить доходность наших активов, мы должны были сделать более дешевыми наши обязательства. Засим наш семипроцентный займ одним росчерком пера переродился в чудесно дешевую трехпроцентную ипотеку с плавающей ставкой от банка «Америморт», нового игрока на поле недвижимости. Вуаля: я удвоил чек за следующий месяц, не дотрагиваясь до фонда, как обещал.

Этот гамбит, однако, вступал в действие только в ноябре, а кровотечение нужно было остановить сейчас. Я извинился перед экстерминатором, который за двести долларов в месяц пшикал по углам из баллончика, отчего туранчоксы только росли и лоснились. Я вежливо сказал «оревуар» Эркюлю, к тому времени нанявшему уже третью замену Раде (огромную матрону со Среднего Запада, которая им, кажется, всерьез командовала); он послал меня на хрен на заметно улучшившемся английском. Нашим новым поставщиком выпечки стала кондитерская «Изобретение вальса» — то самое нью-джерсийское местечко с маленькими свинолицыми моцартами, с презрением отвергнутое нами в июне. Их круассаны стоили семьдесят пять центов, а не доллар двадцать пять, как у «Шапокляк», и напоминали упругостью и формой диванную подушку. По закону бутерброда это означало, что в них приходилось впихивать в два раза больше грюйера для наших горячих сэндвичей. Что, в свою очередь, перестало быть проблемой, как только грюйер превратился в сыр «особый». Я собирался заменить органическую газировку «Унну» на что-нибудь попроще, когда ее производитель своевременно обанкротился.

В конце концов мы отбили октябрьскую арендную плату на частной вечеринке в честь дня рождения одного из менеджеров магазина мехов. По-моему, они собирались приглядывать за лавкой во время празднования, что существенно ограничивало выбор подходящих мест. Вечеринка была тематической: хотя имениннику исполнялось пятьдесят пять, его коллеги решили, что будет ужасно смешно украсить кафе как будто в честь новорожденного. Они надругались над «Кольшицким» как могли. Воздушные шарики печально бодали потолок, как отставшие от стайки сперматозоиды. Картонные аисты с бумажными гармошками на месте крыльев и телескопическими шеями присели на полки с идеально упакованным дорогим кофе. Транспарант «У НАС МАЛЬЧИК!» повис в дверях — лицом, слава богу, вовнутрь.

Организатор вечеринки не заметил, что у нас нет лицензии на продажу алкоголя, но к этому моменту законы меня уже не волновали. Я просто брал заказы у отмечающих и бежал в ближайший винный. Меховщики, включая стодвадцатикилограммового новорожденного, напились до поросячьего визга, и кого-то вырвало на витрину с пирожными. Я не могу сказать, что меня сильнее напугало тем вечером — бесчинства, которым мы потакали, или моя плохо скрытая радость, что теперь мы сможем заплатить булочнику и еще на один месяц отложить разборку с Ави.

Задабривание плеяды кредиторов требовало ежедневной перетасовки приоритетов. Я наловчился правильно оценивать людское терпение: кому нужно заплатить сейчас, с кем можно проканителить лишнюю неделю. Кого, в самом крайнем случае, можно вообще прокатить без ощутимых последствий. (Веселого корейца, моющего нам окна? Легко. Молчаливого господина в спортивном костюме, отвечающего за вывоз мусора? Ни в коем случае.) Оптовые поставщики больше не хотели заморачиваться нашими крохотными заказами, так что большинство продуктов закупалось в бодеге на углу. Некоторые вещи мы вообще перестали покупать впрок. Если кто-то заказывал салат, я несся за зеленью. Хозяин лавки, скрытный индус по имени Прашант Суперсад, оказался отцом мальчика, продававшего носки с лотка. Он находил мои периодические появления с языком на плече занимательными и вскоре начал пропускать меня без очереди. «Разойдись, народ, пропускаем кофевара, — нараспев объявлял он. — Как дела, кофевар?»

Наше меню тихой сапой мутировало. Цветастые описания оставались те же («Паштет из дикого кабана в пергаменте с растопленным бри и органическим розмарином»), но за шторкой, в кухнетке, все упрощалось и ставилось на поток. Все более сомнительные элементы отвоевывали себе место на полках. Кабаний паштет, например, изначально приходивший в виде дрожащего от собственной свежести кирпичика из фирмы «Три поросенка», теперь превратился в простой «деревенский паштет» из универмага: свинина в пластиковом корытце, проложенная куриной печенью и еще бог знает чем, стынущая в желе, бессмертная, четыре бакса в розницу. Он был гораздо ближе к холодцу, чем к шедевру, расписанному в меню.

И все же определенные стандарты у нас сохранились. Кофе от «Цайдля» был неприкосновенен. Шоколадные круассаны, которые в нью-джерсийской интерпретации выглядели как свернутые в рулон использованные подгузники, мы просто вычеркнули из меню; я надеялся, что в качестве побочного эффекта это положит конец ежедневным визитам Кайла Свинтона. Вместо этого он переключился на обычные круассаны, чьи доморощенные достоинства, давно уже не существующие, он прилежно продолжал восхвалять. (Лучше бы он просто признался, что приходит глазеть на Нину.) Большинство принятых мной мер по уменьшению затрат были основаны не на тайном разбодяживании ингредиентов, а на устранении любых излишеств. Фасад кое-как держался, но за кулисами «Кольшицкий» выглядел как сосисочная: наше меню состояло из бесконечных комбинаций пяти-шести предметов. Из каждого ингредиента выжималось максимальное количество блюд. К примеру, грюйер — то есть сыр «особый» — подавался в круассане, на тосте, в ватрушке, в блине, к салату и, наконец, как одна третья «сырной тарелки» (где он снова и снова встречался, как троица алкашей вокруг бутылки, с дешевым бри и нашим вторым по работоспособности сыром, манчего). Иногда, пытаясь увеличить соотношение блюд и ингредиентов, я становился до безумия изобретателен. Ранее Нина сочинила так называемый «Вермонтский мокко» — это был обычный мокко, но с ложкой кленового сиропа в эспрессо и еще одним зигзагом сиропа по припудренной какао пене. Этот напиток позволял нам частично задобрить любителей ароматизированного кофе, не опускаясь до продажи такового. Так как у нас теперь был в запасе кленовый сироп, я брал сардельки, кромсал их на дольки, валял в сиропе, кидал в духовку и называл результат «глазированные сосиски к завтраку» или, если меня тянуло на экстравагантность, «поросячьи монетки в сладком соусе». Мы все еще пытались быть утонченными — люди любят утонченность! — но утонченность теперь вынималась из консервной банки. Мы полюбили продукты вроде копченой форели (срок годности: 28 дней; приготовление: положи на салатный лист, добавь дольку лимона), фуа-гра из банки, маринованной селедки, икры и ее заменителей. Удивительно, если подумать, как много предметов роскоши продаются в такой же упаковке, как кошачья еда.