Ошибка Лео Понтекорво - читать онлайн книгу. Автор: Алессандро Пиперно cтр.№ 54

Кажется, они не собираются давать ему советов, как когда-то. Они не хотят упрекать его. Более того, они делают то, чего не умели делать при жизни: они его слушают. Они стоят и слушают его с блаженной улыбкой. Часами. Стоит сказать, что в камере не чувствуется мрачной атмосферы, которая сопровождает сцену встречи юного Гамлета с духом отца; Лео вовсе не напуган, как Дон Жуан в сцене явления призрака Командора. Ничего подобного. Как я и сказал, обстановка расслабляющая. Мало того что Лео ничего не боится, он даже необычайно разговорчив. Он уже целую вечность не ощущал такой потребности выкурить сигару. У него ее нет, но чувство — как будто есть.

Хотя и не холодно, Лео озяб. Но это приятное ощущение. Вот уже третью ночь он здесь. Один. И эта дрожь до прихода родителей — самая волнующая штука, которая с ним случилась со времени его заключения. Ему даже удалось соснуть часок-другой. Может быть, потому, что он наконец освоил искусство ни о чем не думать. Искусство стоиков. Искусство не питать надежды. Ценные навыки, способные сократить, если вообще не отменить, бремя ожидания. Каждый раз, когда ему приносят еду или приходят спросить, не желает ли он прогуляться, Лео вздрагивает. Дверь его камеры издает невыносимый шум, который заставляет его вздрагивать.

Но кроме этих панических мгновений, жизнь в камере безнадежно безопасна. И впервые с тех пор, как началась вся эта история, Лео о ней не думает. Ему наплевать даже на то, что делает Эррера. Он больше не задается вопросом, почему со времени его ареста прошло четыре дня, а Эррера так и не появился. Он больше не задается вопросом, не забыл ли Эррера о нем или кто-то (бог знает почему) мешает ему увидеться со своим подопечным. Лео не думает о том, что говорят о нем люди. Люди больше не существуют. Весь мир не существует. Только опустошенная бескрайняя равнина. Вот во что превратился мир. Лео не думает больше о судье, которого фамильярно называют «доктором», — том самом, который чувствует себя прекрасно, и Лео сомневается, что он вообще появится на работе. Подпись ордера на арест Лео. Это последнее, что сделал «доктор», перед тем как пойти на пенсию. Прежде чем сойти со сцены. Лео не думает даже о Рахили, Филиппо и Самуэле. Он начинает верить, что их никогда не существовало. А если они существуют, почему они не рядом с ним? Как возможно, что они позволили такому случиться? Какая извращенная принципиальность, какое искаженное представление о справедливости могли привести их к тому, что они проявляют ледяное безразличие к нему?

Да, здесь он наконец чувствует себя защищенным. Никто не сможет причинить ему зло. Он заметил, что его безграничная воспитанность, его спокойное поведение пробуждают в охранниках, которые приносят ему еду, странную и ценную снисходительность. Вот уже долгое время никто не был столь любезен с ним. В общем, Лео чувствует себя здесь прекрасно. Он только и делает, что дремлет. Ему нужно хорошенько выспаться. Он даже начинает верить, что тюрьму напрасно недооценивают.

Пока мама и папа не появились. Должно быть, уже поздно. Но в камере светло от луны и звезд. Снаружи проникает великолепный аромат римской ночи: речная влага и свежесть эвкалипта. И Лео не перестает говорить.

Еда здесь действительно мерзкая, говорит он сейчас. И не только еда. Здесь все мерзко. И пахнет здесь мерзко. Чтобы ты представляла, мама, это отвратительный запах, как из моего чемодана, когда я вернулся из лагеря СЕМИ. Ты помнишь, мама? Ты была просто помешана на СЕМИ. Союз еврейской молодежи Италии. Пришло время твоему сыну войти в общество. Познакомиться с твоим народом поближе. Твой сын был очаровательным ребенком, умненьким не по годам, спортивным, но тем не менее его сдерживало то, что он единственный сын. Кроме того, он обладал замкнутым характером. К тому же еврейская чрезмерная заботливость, объектом которой он являлся. Те годы в Швейцарии, конечно, спасли ему жизнь, но и немного затормозили его развитие. А вот о чем ты говорила за столом. Мы с отцом ели, а ты говорила. Ты говорила постоянно. Иногда с трудом можно было поверить в то, что ты произносила некоторые вещи. Ты — вдохновительница моей преждевременной мизантропии. (Благодаря тебе я так рано стал мизантропом.) Именно ты виновата в моей вынужденной необщительности. Ты сделала все, чтобы уберечь меня от многочисленных интриг, которые таит в себе этот мир. Но вот тебе вдруг приходит на ум, что пришло время освобождения. И что такое освобождение должно идти через кровные связи. И что может быть лучше, чтобы дать свободу избалованному сынку, чем отправить его в один замечательный еврейский летний лагерь? Ты помнишь мое отчаяние? Помнишь, как я плакал? Как не хотел выходить из машины?

«Ладно, медвежонок, посмотри, какой красивый вид открывается отсюда. Посмотри на море, на ребят. Здесь весело. А завтра приедет твой друг Эррера. К тому же мама и папа будут всего в часе езды на машине отсюда».

И правда — вид прекрасен. Какие живые цвета. Желтый — земли, голубой — моря. Да и Эррера, в отличие от того, что происходит сейчас, скоро действительно приедет. У меня мурашки по коже бегут, мама, когда я вспоминаю об этом. Однако было ужасно жарко. Не говоря уже о комарах, грязи, халатности! Жизнь в этом лагере напоминала кибуц. Хотя, может быть, в этом и была основная задумка: кусочек настоящего социализма в форме небольшой колонии еврейских ребят, обосновавшейся в сосновой роще на берегу моря. Ребята постарше заботятся о ребятах помладше. Младшие уважают старших. Рано или поздно все должны готовить на кухне. Или мыть туалет. Все обязательно должны дежурить ночью. Ночное дежурство? Точно! Факелы, палки, шепот… Как будто евреи не чувствовали себя в безопасности даже в Тоскане. Смешно, но так трогательно.

Да, мама, мне становилось весело. Ты, как всегда, была права. После первой растерянности, после того, как я преодолел брезгливость избалованного ребенка, мне стало лучше. После того, как я несколько часов проплакал, потому что вы меня оставили, я забыл вас и начал развлекаться. Мне было весело. Все эти ребята, мама. И все эти девочки, папа… И Эррера, который так комично сердился. Замечательные каникулы. А помните, как вас чуть удар не хватил, когда вы приехали забирать меня? Это был не ваш сын. Этот парень не мог быть вашим сыном. Ваш сын не был таким худым, грязным и запущенным. Ваш сын не был ребенком с улицы. Что с ним случилось? Его плохо кормили? Его заставляли слишком много работать? Они не заботились о его чистоте? Проклятый Союз молодежи!

«Я никогда не чувствовала такой вони!»

Это твои слова, мама, после того как ты открыла мой чемодан. Спустя две недели после лагеря. Как будто в этом чемодане скопился весь пот и вся грязь одной жизни. Ты помнишь эту вонь, мама?

Хотя она несравнима с вонью, которая стоит здесь. Я знаю, что вам не нравится, когда я говорю о таких вещах. Да еще так открыто. Но если не с вами, то с кем я могу так говорить? В сущности, вы ведь для этого пришли навестить меня? Именно поэтому вы здесь? Поэтому вы явились сюда во плоти. Для того, чтобы я смог наконец выговориться. Для того, чтобы я смог рассказать, дать вам знать, что происходит с вашим сыном. Что с ним делают. Вы знаете, меня чуть не изнасиловали. Ужасный тип, папа, с чудовищным акцентом и запахом попытался изнасиловать меня. Он и его шестерки попытались подвергнуть меня муке, которую я не знаю, как описать вам. Я думал, что это самое худшее, что может случиться со мной. Когда охранники меня спасли, когда избавили меня от этого кошмара, я сказал себе: это самое худшее, что со мной было. С настоящего момента все будет только лучше. Сейчас мне положена небольшая награда — немного сочувствия, которое заслужил человек, так много выстрадавший. И так несправедливо. Вот о чем я думал, когда меня избавили от этого кошмара. Какая наивность! Кошмар только начался. Теперь наступила очередь охранников развлекаться.