Жизнь прекрасна, братец мой - читать онлайн книгу. Автор: Назым Хикмет cтр.№ 44

На площадке перед дверью с двумя полумесяцами Нериман познакомилась со старшей сестрой Керима. Керима арестовали двадцать пять дней назад, через два месяца после ареста Измаила. Сестра у Керима — пожилая, полная, с приветливым лицом… А по лестнице с такой скоростью взбирается, что можно решить, будто четырнадцатилетняя девочка.

Нериман сказала:

— Месяц назад я встретила Керима в автобусе. Вижу, он стоит впереди. Я так обрадовалась! Пока пробиралась через толпу к нему, автобус остановился. Я не успела позвать его. Он спрыгнул. Я тоже. Идет быстро, не оборачиваясь. Я — следом. Он свернул в переулок и побежал. Тогда я подумала, что он просто не хочет меня видеть.

В руках у сестры Керима судок и четыре красные розы. Привезла из Сарыйера. Одну розу дала Нериман.

— Эти розы мой Керимчик вырастил в галерее, которую сделал собственными ручками. — И добавила: — После того, доченька, как мы выходим отсюда, за нами следят. Куда мы идем, с кем разговариваем. Поэтому-то Керим и убежал от тебя. Есть такой рябой тип, никогда не отстает от меня. Третьего дня выхожу я отсюда утром, оставив передачу. Рябой — за мной. Пошла я в хамам на Фындыклы. Мылась там до вечернего азана. Выхожу. Что ты думаешь — стоит перед баней! Снег-то сыпет. А он стоит дрожит. Отдают ли хоть они наши передачи ребятам? Или сами сжирают?

Вдруг раздался крик:

— Вы обязаны передавать моему мужу еду горячей! У моего мужа туберкулез.

Дверь с двумя полумесяцами, не открывавшаяся два часа, наконец-то открылась, полицейские берут у женщин еду. Взяли и красные розы, которые принесла сестра Керима.

— Прошу вас не кричать.

— Почему это не кричать? Кто дал вам право часами держать нас здесь?

Кричит красивая молодая женщина. Отец у нее — депутат меджлиса. Муж — коммунист. Симпатичный смуглый парень. Два раза раскололся на побоях.

Сестра Керима сказала:

— Удивляет меня эта Неджля, умная, красивая, кровь с молоком. Как она смогла полюбить коммуниста и выйти за него замуж? Из-за него даже семью свою покинула. Отец от нее, правда, не отказался. Полицейские побаиваются ее из-за отца. Как говорят, любовь зла — полюбишь и козла! Почему она бросила богатый отцовский дом и вышла замуж за невзрачного парня? Если уж выходить за коммуниста, то только за такого, как мой Керим… — Она улыбнулась, блеснув ровными зубами. — Свой птенец и ворону кажется жар-птицей.

Женщины отдали передачи. Но не расходились. Ждали, когда им вернут пустые судки.

Дверь с двумя полумесяцами вновь открылась, вышли четверо арестантов с двумя полицейскими в штатском. В руках арестантов угольные корзины. Эти будут таскать уголь для печей политического отдела. Ни один из арестантов не был родственником стоявшим перед дверью женщинам. Но все равно они обрадовались и заулыбались. Неджля развернула газету, которую держала в руках, и сделала вид, что читает. Один из арестантов, знавший французский, прочитал заголовок в газете (оказалась «Юманите»): «В Турции коммунистов подвергают пыткам. Демократы всего мира…»

Больше он прочитать не успел, шедший сзади полицейский толкнул его в спину:

— Шагай!

Неджля закричала:

— Даже у нас на глазах пытаете…

Полицейский искоса взглянул на Неджлю, покачал головой. Арестанты ушли вниз.

Сестра Керима сказала Нериман:

— Керима, помоги ему Аллах, не пытают. Так умоляла их: покажите мне его хоть разок; не показывают.

— Я Измаила не видела с тех пор, как он попал сюда.

Керим был в «саркофаге». Три стены «саркофага» бетонные, пол тоже бетонный, дверь деревянная. Поместиться может только один человек. И то — только на ногах. Плечи и спина прижаты к стенам, колени упираются в дверь.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». В первую ночь после ареста его избили, затем бросили в камеру, потом — в «саркофаг». Прямо над головой горит безумно яркая электрическая лампа — один Аллах ведает, сколько в ней свечей. То загорится, то погаснет. То тьма кромешная — хоть глаз коли, то невыносимый свет.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге» Пять дней его не кормили. А сейчас дают понемногу. По нужде только раз выводят. И еду дают только разик, а потом — опять на ногах, то свет, то тьма.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». Теперь его держат под руки, когда выводят в уборную.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». Больше он ни о чем не думает. Он утратил то, что называется способностью думать. Не чувствует он и усталости. Чувствует он нечто иное. То тьму, то свет. Поначалу он крепко зажмуривал глаза, чтобы спастись от этого — то света, то тьмы.

Вечером двадцать шестого дня Керима привели в кабинет начальника подразделения. Измаил тоже был там. На столе начальника стояли в стакане три почти увядшие красные розы.

— Ты его знаешь? — спросил начальник подразделения Измаила, указывая на Керима.

Измаил посмотрел на Керима, то открывавшего, то зажмуривавшего глаза. Казалось, то сжималось, то разжималось все его лицо. Измаил оторопел. Затем догадался: «саркофаг».

— Нет, не знаю.

— А он тебя знает.

— Ложь.

— Он тебе передал печатную машинку и вощеную бумагу? — спросил начальник подразделения у Керима.

Керим молчит. То открывает, то зажмуривает глаза. Керим не здесь, он в другом мире, в мире, который то накрывает кромешная тьма, то слепит безумный свет. Под руки его поддерживают двое полицейских.

Измаил знает, что Керим попал в «саркофаг» потому, что ничего не сказал на фалаке.

Начальник подразделения закричал на Керима:

— Ты, остолоп, отвечай давай! Получил ты от него, это мы знаем, а вот отдал кому?

Измаил смотрит Кериму в глаза. Страшная горечь охватила его. Сойдет с ума парень.

— Уложите этих негодяев!

Измаил опять попытался вырваться. Керим повалился на пол, когда его толкнули. Обоим привязали к ногам фалаки. Начали бить.

Обоих бросили в те же камеры. Через десять дней Керима увезли в сумасшедший дом.

Измаил чиркнул зажигалкой, чтобы раскурить сигарету. Сидевший напротив него Ахмед отпрянул, будто его укололи. Измаил тут же попытался отогнать мысль, мгновенно пришедшую ему на ум. Ахмед сказал:

— Я испугался, что ты подожжешь мне усы. — Он сразу понял нелепость этих слов. Замолчал.

Они легли спать. Ахмед дождался, пока Измаил захрапит. Встал. Нащупал зажигалку на столе. Подождал. Еще немного подождал. Зажег. Ему показалось, будто пламя обожгло ему глаза. Он зажмурился. Открыл глаза. Зажмурился снова. Открыл глаза. Он смотрит на пламя. Страшно ли мне? Мне не страшно, не страшно, не страшно. Он погасил зажигалку. Ну вот, боязнь пламени уже началась. Но воды я не боюсь. Какая боязнь начинается раньше? Надо найти книгу и почитать. Книга лежит на столе. Как я буду читать в темноте? Он открыл книгу. Нужные страницы теперь открываются сами. Чиркнул зажигалкой и, не глядя на пламя, стал переворачивать листы, всматриваясь в кое-как освещенные строчки. Не написано, какая боязнь начинается раньше, черт побери. Он положил книгу на место. Положил зажигалку. Лег. Пить снотворное еще не время. Я могу подождать еще два-три дня. А через два-три дня — жил да был товарищ Ахмед. От жалости, которую я чувствую к себе в последние дни, стоит ком в горле.