Жизнь прекрасна, братец мой - читать онлайн книгу. Автор: Назым Хикмет cтр.№ 40

— Здравствуй, — сказал.

— Селям-алейкум.

— Помогай тебе Аллах, чтобы все скорей кончилось.

— Спасибо.

— Давно ты здесь?

— Уже неделю.

— За что посадили?

— Оклеветали.

— Ясно, оклеветали, но в чем тебя, братец, обвиняют?

— Якобы мы печатали арабскими буквами Священный Коран и торговали им. [53]

Этот тип не спросил: «А тебя за что посадили?» Закрыл глаза. Измаил попытался встать. Где там! Встать на ноги — все равно что ступить на раскаленное железо. И натекшая в носки кровь запеклась.

— А здесь холодно, братец.

Бородач приоткрыл глаза, смерил Измаила взглядом, закрыл глаза.

Измаил с большим трудом, испытывая острую боль, сел на колени. Вскоре колени замерзли. Он снова сел на ягодицы. Потом внезапно догадался, что нужно сделать, и жутко обрадовался: взял свои ботинки, сел на них.

В камере нет окна.

Измаилу вспомнились черточки, которые в 1925 году чертил на двери хижины Ахмед. Он нацарапал ногтем черточку на известке стены. Первая черточка. Кто же раскололся? Если арестов было так много, как же я не знал заранее? Неужели всего за одну ночь всех взяли?

Дверь открылась. Вошел полицейский, в руках — хлеб и бумажный кулек:

— Я принес тебе покушать, отец!

Человек на ящике открыл глаза. Слез. Подошел и взял хлеб и кулек. Когда вновь устроился на своем насесте, дверь закрылась. Бородач развернул кулек. Маслины.

— Мой сын! — вздохнул.

— Кто?

— Тот, кто принес маслины и хлеб.

— Если у тебя сын полицейский, он тебя быстро вызволит отсюда.

Бородач с набитым ртом проговорил:

— Да что от него зависит? Ведь это — клевета. Такая клевета, что, хоть семь государств объединись в одно, хоть расследуй целых семь недель, все равно до истины не докопаешься.

Доев хлеб и маслины, бородач встал, помочился в поганую жестянку в углу. Взгромоздился обратно.

Должно быть, около полудня дверь снова открылась. Сын бородача принес отцу котлеты, завернутые в лепешку. И бутылку воды. Бородач съел котлеты. Воду выпил. Рыгнул. Спросил у Измаила:

— У тебя что, никого нет из родных? Если тебе с воли еду носить не будут, то ты здесь от голода Аллаху душу отдашь.

— Скорее, я ее отдам от холода.

Должно быть, ближе к вечеру дверь снова открылась. Сын принес отцу вяленое мясо и хлеб. У Измаила засосало под ложечкой. Нериман наверняка что-то приносила. Он громко постучал в дверь. Открыли. Полицейский, но не сын бородача, небритый, щетина — вершок, кривые ноги — как стоит только, диву даешься, спросил:

— Что такое? Чего ты, мать твою, шумишь?

Не успел Измаил ответить, как бородач с ящика подал голос:

— Ваш покорный слуга тут ни при чем, все — этот вот тип.

— Чего тебе надо? — покосился на Измаила полицейский.

— Мне еду никто не приносил?

— Сейчас узнаем.

Дверь закрылась.

— Не надо так стучать. Если тебе приносили еду, то отдадут.

Измаил злобно посмотрел на рожу бородача, ковырявшего в зубах щепочкой — откуда он взял эту щепочку?

Дверь открылась. Очкастый комиссар с другим полицейским бросили Измаилу одежду.

— Мне никто еду не приносил?

— Твоя жена приносила. Мы ее прогнали.

— Почему?

— Можешь несколько дней и поголодать.

Они закрыли дверь и ушли. Измаил еле-еле оделся. А когда оделся и чуть-чуть согрелся, его начало трясти. Трясет так, будто его бьет током.

Ту ночь он провел на своих ботинках. Пальто ему не отдали. Пиджак от холода не спасал. В какой-то момент он проснулся от невыносимой жажды. Бородатый мерзавец храпит, все так же восседая на своем ящике. Измаил подкрался к нему. Разок глотнул воды из бутылки рядом с ящиком, потом — еще пару раз. Потом выпил все.

Наутро его разбудил вопль бородача:

— Ты выпил мою воду!

— Очень уж хотелось пить.

— Тебе есть запрещено, пить — тоже запрещено. Я доложу.

Вскоре дверь открылась, и сын бородача вновь принес хлеб и маслины.

— Этот человек сегодня ночью выпил всю мою воду, — пожаловался сынку папаша.

— Пусть пьет, что такого, я свежей воды принесу, отец.

— Этому, сказали, запрещается есть и пить.

— Один глоток можно сделать…

— Меня оклеветали, смотри, и тебе беда будет, — не унимался бородач.

Сын ему не ответил. Светловолосый парень. И форма, и фуражка у него довольно опрятны. Он забрал бутылку и вскоре вернулся с водой.

Измаил нацарапал на известке вторую черточку.

Должно быть, около полудня сын вновь принес бородачу котлеты с лепешками. Вскоре дверь открылась. Очкастый комиссар, не глядя на Измаила, сказал бородачу:

— Отец, смотри еду этому не давай, а то и тебе пост устроим.

— Разве я дам?

У Измаила богатый опыт отсидки, он знает, как можно коротать время, находясь в четырех стенах долгие месяцы. На разговор с бородачом надеяться нечего. Он решил считать его каким-то неодушевленным предметом из камеры. Начал рассматривать этот предмет. Все время сидит, взгромоздившись на ящик. Когда же он встанет походить? Ногти у него очень длинные и грязные. А пальцы — желтые, как воск. Нос кривой. Досчитаю до тысячи, встанет, мерзавец, с места. Досчитал до тысячи. Бородач все сидит. Досчитаю до трех тысяч, он закроет глаза. Бородач закрыл глаза на две тысячи двести шестьдесят четвертом счете. Эта лампочка — на сколько свечей? Самое большее, на двадцать пять. Как у нас в уборной. Кто там ползет по потолку — клоп, что ли? Откуда здесь взяться клопам? Досчитаю до десяти тысяч, этот тип откроет глаза. Досчитал, не открыл глаз бородач. Какого роста сейчас Эмине? Есть уже метр? Нет? Надо померять. Нериман они прогнали, даже не взяв у нее еду? Может, еду забирают, да мне не дают? Не могут они не взять ничего и прогнать. Наверное, взяли да сами и съели с удовольствием. Ах скоты, ах скоты. Нужно не думать о холоде, чтобы не чувствовать его.

Дверь открылась. Парень принес отцу вечерний провиант. Тахинная халва, хлеб. Негодяй сожрал все, громко чавкая. Жирные крошки халвы запутались в черной бороде. Он постучал в дверь. Открыли.

— Мне надо по-большому.

— Мне тоже надо, — сказал Измаил.