Сто лет в России - читать онлайн книгу. Автор: Саша Кругосветов cтр.№ 36

Рядом – дача Анны Ахматовой, «Будка», как она сама ее называла. Анна Андреевна жила здесь с 1955 по 1966 год. В Будке ее навещали друзья и знакомые: Дмитрий Лихачев, Лидия Чуковская, Лидия Гинзбург, Фаина Раневская, Натан Альтман, Александр Прокофьев, Марк Эрмлер и многие другие. Приезжали молодые поэты, называвшие себя «волшебным хором»: Анатолий Найман, Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев, Иосиф Бродский. Именно о Комарово Анна Андреевна писала:

Здесь все меня переживет,

Все, даже ветхие скворешни,

И этот воздух, воздух вешний,

Морской свершивший перелет.

Похоронили Ахматову на комаровском кладбище, в окружении сосен и лесной тишины. Вблизи поселка, по улице Озерной, не доходя до Щучьего озера. В «комаровском некрополе» похоронены Натан Альтман, Иван Ефремов, Вера Панова, Александр Самохвалов, Вера Кетлинская…

В Комарово особая аура. Здесь жили в свое время Д. Шостакович, Ф. Эрмлер, Г. Козинцев. Часто приезжал И. Смоктуновский.

Недалеко от нас – дача петербургского мудреца Даниила Гранина, почетного гражданина нашего города. На Озерной можно встретить гениального композитора и музыканта, экзотического персонажа несусветных легенд и преданий Олега Каравайчука. Он всегда ходит один. Подойдешь, поздороваешься – ответит: «Отстань, не мешай!» «Комарово – это место, которому чудо дало большие возможности. Гармония, созданная природой, всегда выше гармонии, созданной человеком», – слова Каравайчука.

Заблудившийся в дюнах, отобранных у чухны,

городок из фанеры, в чьих стенах едва чихни —

телеграмма летит из Швеции: «Будь здоров».

И никаким топором не наколешь дров

отопить помещенье.

И. Бродский

У края леса под прозрачной сенью сосен особняком пристроились наши дачи. Поставлены так, чтобы не нарушать лесную сказку. Пять домов: три – наши, два – соседей, тех, кого бог послал. А бог послал очень хороших людей во все пять домов. Экологически грамотные дачники, мы старались не нарушать обстановку живого леса вокруг этих дач. На машинах по участку не ездили, парковали их на въезде. Оставили нетронутыми мох, песчаные лесные дорожки, заросли малины, брусники, черники. Между домами через мох пробивались грибы. Мы знали все канавки в лесу недалеко от нашего поселения. Где, когда можно найти черноголовики, подберезовики и белые. Черничные кусты, растущие прямо у крыльца, давали много ягод. Моя Ира могла до завтрака на час сбегать в лес, недалеко – в пределах ста метров, принести лукошко грибов или пол-бидончика черники. Мы не ставили заборов, огораживающих участок. Каждый гуляющий мог зайти на нашу территорию и собирать ягоды. Собаки, забежавшие на нашу поляну, вели себя пристойно, не лаяли, на кошек не бросались. Лесные духи присоединили, видимо, эту территорию к своим владениям и охраняли ее от злого влияния. Покой и уют царили в нашем маленьком дачном поселении.

Наша любимая кошка Муся впервые попала на дачу. Ей чуть меньше года. Оказавшись в незнакомой обстановке, Муся очень испугалась, рванула к ближайшей сосне, с ходу забралась метров на шесть. Осмотрелась, поняла, что бояться нечего. Но что же ей теперь делать? Спрыгнуть вниз – высоко, а спускаться она не умеет. Мы зовем: «Муся, Муся!» Она в ответ жалобно пищит. Так и просидела весь день. Наш сослуживец Сергей, крепкий мужчина сорока с небольшим лет, взялся достать ее. Нашли корявую скрипучую деревянную лестницу, приставили к дереву. Сергей забрался на нее. Только протянул к Мусе руку – та сиганула ему на спину, съехала до попы и там нашла себе временное пристанище, вцепившись когтями не только в штаны, но, видимо, и поглубже. На этот раз уже Сергей закричал не своим голосом и быстро стал спускаться с кошкой на заднице. Когда до земли оставалось два метра, Муся покинула бедного Сергея. Вот уж верно говорят: ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

К следующему летнему сезону Муся подросла и освоилась. Научилась залезать на деревья и спускаться. Ходила в лес. Ловила змей и мышей, приносила их нам как доказательство своей безусловной полезности. Это была крупная, сильная кошка. С хорошим характером. Нашему сыну она позволяла выкручивать себя, как белье. Никогда не вырывалась, не царапалась. Только жалобно пищала. Зато животным, посещавших «ее» территорию, она спуску не давала. Муся была признанной главной кошкой в округе. Коты хороводили вокруг нее, а она иногда принимала их ухаживания. Чаще – царственно отвергала. Охотилась на собак, которые еще не поняли, чья это территория. Подкрадывалась, а потом с шипением выскакивала, вставала боком, выгибалась, распушала хвост и спину. Почему-то это производило сильное впечатление на собак. Соседская овчарка уходила, поджав хвост. Неизвестно откуда пришедшая дворняжка с визгом убегала. А бассет с огромной пастью, случайно забежавший к нам с Озерной улицы, выкатывал глаза и со страхом жался к ногам посторонних людей.

В нашем «поселке» сложилась прекрасная обстановка. Все дружили. Ходили в гости. Сидели у костра. Жарили барбекю, шашлыки. Тихо пели песни. Вместе отмечали праздники и семейные торжества. Ездили за грибами. Гуляли по побережью Финского залива. Подобралась интересная публика. Мой заместитель Семен Михайлович, в прошлом крупный советский функционер и руководитель больших строительных объектов. Веселый, сильный, жизнерадостный человек. Его жена Людочка, Людмила Прокопьевна – бывшая балерина Малого оперного театра. Она трижды в день переодевалась, каждый раз выдерживая ансамблевое единство. Если мы заходили к ним на чай и Людмила Прокопьевна была, допустим, в сиреневом, это означало, что все – платье, туфли, шляпа, платок, скатерть, салфетки, вазочка, цветы и посуда на столе, даже прихватка – все было выдержано в той же цветовой гамме. В одном из домов – Нонна, режиссер балета консерватории, в другом – еще одна Нонна, преподаватель Института культуры, в прошлом – солистка балета Якобсона. Солистку балета можно узнать по походке и осанке. Когда она шла к колонке за водой, как это было прекрасно: прямая спинка, гордый поворот головы, выворотность ног, в одной руке – ведро, в другой – сигарета между пальцами свободно откинутой кисти. Ее муж – замдиректора БДТ имени Г. А. Товстоногова (до 92-го года – имени Горького). Боря Мазья. Колоритная персона. Веселый, могучий толстяк. Великолепный рассказчик. Хромал, поэтому всегда ходил с огромной палкой. Эпатажная личность. Загорать и купаться мы ездили на Щучье озеро. Однажды в жаркую погоду Боря приехал к нам на Щучку. Вышел из машины – в панамке, в плавках, в дубленке на голое тело, с неизменной палкой в одной руке и с огромным зонтом в другой – мы упали от смеха. Это было зрелище. Но душой нашего узкого круга был, конечно, Ленечка, Леонид Карлович, руководитель центра математического моделирования Корабелки. Непоседливый, живой, обаятельный, мужественный. Яркая индивидуальность.

На посиделки приезжало много интересных людей. Вадик Гуляев с Наташей Большаковой, бывшие солисты балета Мариинки. Абсолютно состоявшиеся люди. Недалеко от нас жил Леша Лебедев, симпатичный общительный человек, телевизионный режиссер, сын великого актера Евгения Лебедева из БДТ. Тоже заглядывал к нам на огонек.

Очень любил приезжать к нам на дачу мой тесть Михаил Самойлович. Главная причина его тяги в Комарово – конечно, внук, в котором он души не чаял. Отец Иры проводил с ним много времени. Вместе гуляли по городу, ходили в музеи. Посещали крейсер «Аврора», где начальником был Мишин друг, респектабельный красавец в возрасте, контр-адмирал Лев Чернавин. Однажды в восьмидесятые, когда малышу было еще шесть лет, дед подарил ему бескозырку и морской флажок. Внук в бескозырке гордо вышагивал рядом с дедом, размахивая флажком в руке, и задорно, на всю улицу пел: «Бескозырка, ты подруга моя боевая, и в решительный час, и в решительный день я тебя, лишь тебя надеваю, как носили герои, – чуть-чуть набекрень». Прохожие оглядывались, улыбались, а дед млел. Михаилу Самойловичу нравилось на даче, нравилось в нашей семье. Он ездил с нами на озеро, в лес за грибами, в гости к нашим приятелям. Дочка разрешала ему выпить в обед пару стопочек водки вдали от строгого взгляда его Веры. После поездки в санаторий на Северный Кавказ он мог поделиться с дочерью своими похождениями. «Представляешь, я всем говорил, что мне не шестьдесят, а пятьдесят». Отец Иры действительно был очень моложавым. Подтянутый, стройный, черная шевелюра почти без седых волос. Мужественные впадины на темных щеках. «И у меня была подружка, такая же, как ты, твоя ровесница». А с кем еще поделиться? Не с женой же. Ира знала, что отец любит потрепаться, побалагурить. Ничего не было. Отец никогда не смотрел на сторону. Подружка была, наверное, знакомая, да и только. Предавать жену, друзей – не в его правилах, не в правилах безупречного советского офицера. Наши друзья, сотрудники, соседи по даче – все любили Ириного отца. Легкого, веселого человека, прекрасного рассказчика. Когда он приезжал, у входа в наш дом втыкался небольшой флажок – копия флага ВМФ России.