Дом образцового содержания - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Ряжский cтр.№ 51

Скорее всего, затащив в этот раз Сару на кушетку и овладев ею без особого труда, Федька просто внес бы соседкину домработницу в перечень чувственных и податливых девок, готовых подвалить к нему в полуподвальную мастерскую по первому творческому сигналу, и этим легким приключением закрыл бы тему до другого потребного раза. Однако все произошло не по Федькиному обыкновению, как сам он думал, а иначе, поскольку почти тридцатилетняя Сара Чепик оказалась натуральной тургеневской девушкой, классической девственницей, чего быть по жизни никак не могло оттого, что сроду не бывало. И такая трогательная необычность не могла не взволновать внутреннее вещество скульптора Керенского, который, отвалившись после любовной атаки, обнаружил на кушетке эти самые следы девичьей нетронутости, что и привело его одновременно в изумление и восторг.

– А чего ты не сказала, что у тебя никогда не было мужчин? – спросил он ее, нежно поглаживая по животу и игриво забираясь мизинцем в пупок.

Сара стыдливо свела ноги, поджав одну к другой, и, глядя на Федьку влюбленными глазами, честно ответила:

– Потому что я тебя ждала всегда и теперь мне все равно. Ты самый первый и самый хороший. Мне уже лучше не надо. И я знаю, что ты меня любишь, а это самое для меня главное.

Федька умильно глянул на Сару, и отчего-то ему не стало противно. Почему-то не хотелось никуда ехать, спешить и даже добавить себе в стакан.

– Знаешь, – сказал он, закуривая папиросу, – а ты и вправду чудная. С другими мне, бывает, притворяться хочется, ерничать, дурковать опять же. А с тобой – нет. Веришь?

– Конечно, Феденька, ну как я могу тебе не верить, раз у нас случилось такое… – она уже смелее окинула взглядом собственную, а заодно и Федькину наготу, – …такая человеческая близость.

– Вот именно, – согласился он и, плеснув себе в стакан старки, медленно выцедил все же часть налитого в рот, – …что человеческая, и я ужасно этому рад, Сар. Честно.

– А ты маме своей скажешь про нас? – неожиданно спросила Сара и в ожидании ответа посмотрела на Керенского.

– Маме? – удивился тот и пожал плечами. – Мать моя алкоголичка, ты не знала разве? – Сара растерянно покачала головой. – Она ж после войны все наши вещи распродавать стала, все самое ценное за три копейки отдавала. Все спустила: краснуху павловскую, рояль старинный, серебро, картины – все, что от отца осталось, от последних Керенских. Так что советоваться не обязательно, тем более я и так давно ее содержу и присматриваю заодно, а то вообще пропала бы, спилась совсем. Да и не бываю там почти, здесь в основном живу.

– А Розе Марковне? – решилась уточнить важное для себя Сара. – Ей расскажем?

– Тете Розе-то? – задумался Федька и снова плеснул себе старки. – А вот как раз ей-то, может, и не надо, а то она переживать за нас больше нужного станет или подумает, ты от нее уйти таким путем удумала. – Он опрокинул питье в рот, опустил стакан на пол и предложил: – Подождем пока?

– Подождем, – с готовностью подхватила Сара, внутренне соглашаясь с таким вдумчивым Федькиным подходом к вопросу о Розе Марковне и ее спокойствии.

На этот раз она сама уже прильнула к Федькиной груди, желая всего того, чего сам он захочет, невзирая на девическое неудобство первого раза.

– Женщина… – прошептала она, приложив ухо к Федькиному сердцу и вслушиваясь в ровные глухие стуки изнутри. – Теперь я твоя женщина, Феденька… Твоя…

Соблюдать взаимную договоренность насчет того, что лучше бы Розе Марковне не знать об их отношениях, ни Керенскому, ни Саре не понадобилось. В то самое воскресенье, когда домработница Мирских, проведшая ночь неизвестно где, явилась в Трехпрудный лишь к ужину, пытаясь по возможности замаскировать исходящее от нее сияние, Роза Марковна путем нехитрого вычисления все уже поняла сама.

– Девочка моя, – сказала она Саре, – я не знаю, радоваться мне больше или огорчаться, но знай – Федюша человек непростой. Хотя… Скорей, я бы сказала, наоборот, – слишком простой. В том смысле, что тебе следует быть поосторожней, учитывая, что ты… что у тебя пока недостает в общении с мужчинами опыта. А Федор, конечно, очень мил, но все же легкомыслен достаточно, не слишком м-м-м-м… обладает… э-э-э… как бы тебе сказать… не очень может оказаться ответствен к ситуации. Понимаешь, милая?

– Роза Марковна, – честно ответила Сара, не пытаясь увильнуть от получившегося разговора, – я очень Федю полюбила. И он меня тоже. Очень нам с ним вместе хорошо – он сам сказал, я его не просила. А у вас я как работала, так хуже не стану. Мне это мешать не будет, наша с ним любовь. Пока… А потом уже пусть само все решается для нас. Ладно?

– Ладно, – вздохнула Мирская и погладила Сару по голове, – ладно…

Самое интересное, что в тот момент, когда Федька признавался Саре в чувствах, он почти не врал. Что-то такое и на самом деле проснулось в нем, в устье глубоко дремавшего внутреннего корня, высвободившись из потайного, о котором и сам не знал, кармана и шустро прорастая наверх, к самой середине головы.

Сара, по обыкновению, становилась свободной от домашних дел сразу после того, как перемывала после ужина посуду или чуть позже. Дважды на неделе она теперь выходила из дому и на метро доезжала сначала до «Динамо», а оттуда уже, когда как, разными путями добиралась до Нижней Масловки, где в старом доме размещался творческий полуподвал скульптора Федора Керенского. Раз в неделю производила там обязательную влажную уборку, чаще по воскресеньям, когда не спешила обратно в Трехпрудный. В этот день они могли себе позволить поваляться подольше, если, конечно, Федя был накануне не окончательно хмелен и не просыпался ко второй половине воскресного дня, всякий раз с удивлением обнаруживая прибиравшуюся в мастерской женщину.

В другой день недели, если оставалась на Масловке, Сара вставала ранехонько, по будильнику, но так старалась, чтобы не потревожить Федю, и пулей летела обратно в Трехпрудный, в семью Мирских, чтоб успеть отправить каждого по своим делам. К тому времени Вилену шел уже пятнадцатый год и уход за ним требовался минимальный: накормить, убраться в комнате, в той части, где сам он разрешал, ну и стирка. Борис Семеныч продолжал жить в прежнем режиме: ранний уход – позднее возвращение – один выходной, проводимый преимущественно в кабинете. Как и прежде, ни малейших признаков существования рядом с ним какой-никакой женщины, даже тайной, не наблюдалось. Даже сверхчуткая и наблюдательная Сара не могла уловить и намека на подобный факт ни по запаху, ни по случайным словам его, ни по отдельным следам на одежде.

Впрочем, все последние годы это ее почти уже не интересовало, а начиная с нынешних времен и подавно перестало как-либо заботить. Теперь у нее был Федор, и она не сомневалась, что не просто любимый, а будущий законный муж, творческий скульптор, носитель знаменитой фамилии, которой сам он то тайно, то в открытую не переставал гордиться. А она, как водится, – законная в будущем его жена, Сара Петровна Керенская, в девичестве Чепик.

В таком режиме жизни все они, Мирские, Сара, Керенский, перевалили в семидесятый год, придя туда каждый со своим понятным жизненным планом.