Она рассмеялась, обнажив кариесные зубы.
— Безопасное? В городе «двоечников»? Ты ведь не отсюда, верно?
— Можно и так сказать.
— Идем со мной, — предложила она. — А то скоро ливанет. Я тут знаю одно место.
Насчет погоды она была права. Жаркий воздух сгустился, и в нем запахло дождем. В это время года часто бывали ливневые штормы. К тому же я жутко устал — мое тело еще не оправилось от ран.
Несмотря на это, я собирался вежливо отказаться от ее предложения, как вдруг девушка со стоном схватилась за живот и согнулась пополам, а потом начала валиться на землю.
Я успел подхватить ее и усадить поудобнее. Через минуту она пришла в себя. Вообще она была довольно хорошенькой — пока держала рот на замке.
— Скоро тебе рожать? — спросил я.
— Через несколько недель. Но эти придурки меня избили.
Она крепче обвила руками живот, словно защищая его от ударов.
Я вздохнул и спросил:
— Далеко ты живешь?
— Нет. Я покажу. Не бойся — мне можно доверять.
Подхватив ее на руки, я почувствовал, как из-под юбки потекло что-то жидкое.
Боже милосердный, она просто истекала кровью. Ее малыш мог умереть.
Глава 29
Она назвала мне свое имя, и мы поспешили к ее дому. Девушку звали Шанна. По дороге я забрасывал ее вопросами, чтобы отвлечь от боли и потери крови.
Оказалось, что Шанна с десяти лет жила одна и постоянно переезжала с места на место, прибиваясь к стайке каких-нибудь нищих поселенцев, пока бандиты, болезни или голод не гнали ее дальше. Шанна не помнила, где родилась, не знала, кто ее родители и даже кто отец ее ребенка. Она называла себя южанкой, баптисткой и христианкой-фундаменталисткой, но мне эти слова ни о чем не говорили.
— Сколько тебе лет, Шанна? — спросил я под конец.
— Четырнадцать, — ответила она. — Мне четырнадцать. Я взрослая.
Чем дальше мы углублялись в человеческое гетто, тем гуще и тяжелее становился воздух. Вокруг вились целые тучи насекомых, они окружали меня и Шанну сплошным жужжащим облаком. Мне пришло в голову, что до сих пор я довольно слабо сознавал, насколько комфортно устроена жизнь элитов. И еще меньше думал о том, в каких невыносимых условиях приходится жить людям. Это местечко было сущим адом.
— Сюда, — пробормотала Шанна.
Она слабо махнула рукой в узкий переулок, густо поросший сорняками, лезущими из трещин разбитого асфальта.
Не успели мы в него свернуть, как послышался громкий голос:
— Здесь «двоечники»! Двое!
После этого я услышал быстрый шаркающий звук, как будто нас стала окружать стая крупных животных.
Я нагнулся и положил Шанну на землю, чтобы дать им бой.
— Все в порядке! — крикнула она, с трудом напрягая голос. — Он мне помог. Это хороший парень!
Шаркающий звук прекратился. В пустых проемах стоявшего сбоку здания появилось несколько бледных лиц. Я не мог сказать, сколько их было — десяток, может быть, два. Все выглядели одинаково тощими и испуганными. Даже у самых молодых в глазах стояли только страх и боль: выражение, которого я никогда не видел раньше.
— Это ловушка! Зачем «двоечнику» тебе помогать? — спросила какая-то женщина, с вызовом шагнув вперед.
Она была уже в возрасте, но еще крепкая, с таким интеллигентным и полным достоинства лицом, какого я никак не ожидал увидеть у скунса.
— Я не «двоечник», просто одолжил у них одежду… после того как мы подрались, — объяснил я. — Послушайте, Шанне очень плохо. Она потеряла много крови. Куда мне ее отнести?
— Он говорит правду. Кажется, у меня начались роды, Корлисс, — произнесла Шанна дрожащим голосом.
После этого она расплакалась — совсем как маленькая девочка.
Лицо женщины стало озабоченным.
— Сюда, — пригласила она и повела нас в маленькую комнату на заброшенном складе. Здесь на полу валялось какое-то старое тряпье, а стол был усеян прогоркшими объедками. На стенах висели фотографии людей.
Я изучал биологию человеческого деторождения и даже видел пару роликов в Кибернете, но никогда не присутствовал при этом лично. Хлоя и Эйприл, как и все дети элитов, появились на свет из искусственной матки в государственном родильном доме.
Это было одним из самых главных отличий между элитами и людьми.
По крайней мере я так думал.
Глава 30
Это было очень странно — находиться среди людей и притворяться одним из них.
Когда я уложил Шанну на одеяло, она рассказала своим друзьям про то, что случилось с «двоечниками». Девушка говорила очень быстро на невнятном уличном жаргоне, в котором я почти ничего не понимал.
Но от ее рассказа взгляды людей начали теплеть, и в них даже появилось какое-то настороженное восхищение.
— Чем мы можем вас отблагодарить? — спросила Корлисс.
— Мне надо немного отдохнуть. Другой благодарности не нужно, — ответил я. — Скоро я продолжу путь.
— Можете оставаться здесь, сколько захотите, — кивнула Корлисс. — Теперь вы наш друг. Кажется, вы сами ранены?
— Со мной все в порядке. Честное слово.
Я прошел в глубину большого здания — пустого старого склада, где давно не было ни окон, ни дверей, не говоря про электричество и воду. Зато здесь имелась крыша, которая защищала от бушевавших снаружи ветра и дождя, а заодно от дронов и спутников элитов, которые скорее всего уже прочесывали этот район.
Войдя в какую-то просторную комнату, я увидел кучу обтрепанных детишек, которые возились — подумать только — с куклами Джессикой и Джейкобом! Смешно, но в руках уличных оборванцев были самые модные и дорогие игрушки этого сезона. Впрочем, встревожило меня совсем не это. Мне только сейчас пришло в голову, что есть что-то неправильное в самих куклах — миниатюрных существах, которые выглядели и вели себя точь-в-точь как мы, хотя и были всего полфута ростом. Это выглядело как-то противоестественно. Ведь кукол делают для того, чтобы дети могли развиваться, тренируя собственную фантазию. Как же им ее тренировать, если куклы живут сами по себе?
— Не стоит вам играть с такими штуками, — обратился я к детям. — От них только мозги гниют.
— Если ты такой умный, то как сюда попал? — выпалил в ответ один из них.
Остальные засмеялись и затрещали на своем тарабарском наречии, явно прохаживаясь на мой счет. Такие мальцы, а уже грубят, как взрослые. Я не сомневался, что когда они вырастут, то превратятся в «двоечников», — если, конечно, доживут.
Но в глубине души бойкая реакция этих смышленых наглецов меня скорее тронула. Я почувствовал, что в человеческом гетто пульсирует какая-то своя, очень напряженная жизнь. Скунсы оказались умнее и рассудительнее, чем я ожидал. За их жестокостью скрывалось искреннее добросердечие, а сквозь отчаяние проступали энергия и сила.