Дети Ванюхина - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Ряжский cтр.№ 25

Самуил Аронович вышагивал так же гордо, как и в прежние годы, ведя за руку Ивана. Они направлялись в школу, куда он ежедневно провожал внука в силу такого семейного распределения обязанностей. В другой руке он держал школьный портфель, самый обычный, коричневого цвета и на одной застежке. В школу они выходили задолго до начала занятий: оставляли запас времени на Ванькину хромоту. Привычный путь пролегал через поликлинический двор — добираться до школы получалось короче и довольно быстро, даже если не спешить.

На этот раз первым Нину заметил старик и тут же узнал. Он остановился и придержал ее за рукав шубы. Нина шла во встречном направлении, погруженная в собственные мысли. Стекла очков слегка подмерзли, и видимость была из-за этого неважной. Она растерянно уставилась на старика, не понимая сначала, что происходит. Но тут же обнаружила, что напоролась на деда Лурье собственной персоной. Дед хитро улыбался, всем своим видом выражая удовольствие от неожиданной встречи. За руку он держал своего внука Ваню, и тогда она остолбенела, точно так же, как и в прошлый раз, у подъезда знакомого дома.

Он говорил, а она слушала, кивала и не слышала ни слова из того, что произносил старик. Она стояла и смотрела на сына, на Ивана Ванюхина, который Лурье, и из глаз ее текли слезы. Слезы скатывались на щеки, и слез было много, Нининых слез, — так много, что это мешало ей как следует рассмотреть сына, а протереть слезы и смахнуть морозную поволоку со стекол не было сил. А сын ее в это время терпеливо ждал, пока дедушка наговорится с тетей, и ковырял правой ногой мягкий, только что выпавший снег, пытаясь подбросить его вверх носком ботинка. Левым — вряд ли бы получилось…

— … Так что передавайте привет маме вашей, как в Пушкине окажетесь, — завершил приветствие Самуил Аронович и добавил на прощанье: — Скажите, помню ее хорошо. И вашему сыночку, что в колясочке тогда находился, тоже привет передайте, — он игриво толкнул внука в бок, — от нас с внучиком Ванечкой передавайте, да?

— Да, — рассеянно подтвердила Нина, не отрывая от сына глаз, и снова повторила: — Да…

Путь старика и сына она проследила в то утро до порога школы, узнав одновременно маршрут их каждодневного следования и выяснив заодно расписание занятий первоклассников.

Последующие четыре месяца Нина с маниакальной регулярностью отслеживала, прячась на заготовленных заранее позициях, как Ваня Лурье возвращается из школы домой, неизменно с дедом и почти всегда в одно и то же время. Если бы смогла, Нина ходила бы смотреть на сына и по утрам, дважды на день, но делиться о своей второй жизни было не с кем, да и не хотела она делиться, не могла — повода не было уходить из дому так рано, да и Максика, кроме того, нужно было отправить самой.

В конце апреля, числа точного она не запомнила, Нина неожиданно для себя не обнаружила сына в числе прочих возвращающихся из школы первоклашек. За время своих регулярных наблюдений с учетом небольших от графика отклонений, носивших, как правило, случайный разовый характер, она всегда знала положение дел с сыном, знала точно, могла теперь свериться в любой момент и справиться, если что, через школу. Пару раз за это время сын в школе не появлялся, но ей удалось вызнать, что болеет, но ничего серьезного: простуда без особой температуры — в первый раз, и легкая форма ОРЗ — во второй. Про паралич тот самый она не вспоминала больше, да и не было на деле никакого паралича — версия эта просто была удобная для тех, кто заговор против нее с сыном замыслил.

Тогда она всего лишь удивилась, но не озадачилась и не расстроилась. На Первомай, думала, Ваню забрали и куда увезли, может, с родными этими его, Лурье.

Однако праздники прошли, занятия в школе продолжились, а сын так и не объявился. Не объявился он и через неделю, и через две. Во дворе дома на Пироговке мальчик тоже никак не проявлялся: ни с дедом, ни с родителями. Дед, как и прежде, выходил с окончательно облезшим бульдогом, который, в отличие от прошлых времен, не тянул уже прежним паровозом, а вяло, кое-как ковылял в сторону газона, опускал морду к оттаявшей весенней земле и подолгу стоял на одном месте, принюхиваясь остатками собачьего обоняния к запахам наступающего тепла.

В общем, все мыслимые сроки ожидания прошли, и тогда Нина направилась в школу, по проторенной ранее дорожке, узнать сведения о сыне из первоисточника. И узнала, это не оказалось сложным. Первый мальчик, которого она перехватила после занятий, оказался из ее первого «Б». Из их с сыном класса.

— Вы про Ваньку спрашиваете, — удивился ученик, — про хромого который, про нашего?

— Да нет, — нетерпеливо оборвала его Нина, — я про Ваню, про Лурье Ивана из первого «Б».

Мальчик оказался словоохотливым:

— Так я и говорю, он уехал в Америку с папой и мамой. Нам училка не сказала про это, а моя мама сказала. Она узнала из поликлиники, потому что там он лечился с Лидкой Первовой у одной докторши. А она ее маме сказала, а мама — Лидке, а Лидка мне сказала, и теперь про это все ребята знают, про Америку. — Мальчик взглянул на тетеньку с видом победителя и захотел дорассказать еще: — Он уже в школу сюда не ходит, раньше дедушка за ним приходил всегда, а теперь не приходит больше, потому что уже нету их никого давно. — Он поискал глазами кого-то и с гордостью добавил: — А за мной приходят: и дедушка приходит, и мама с папой тоже, когда дедушка не приходит. — И снова, ни с того ни с сего, с целью частичной компенсации, наверное, зависти по поводу чьей-то американской жизни, сообщил: — Зато у них собака еще умирает, у нее кожа облезается на спине и спина вся красная.

Про собаку Нина догадывалась, видела сама. Не догадывалась только про возможность зловещего плана, не подозревала даже, что заговор этот приобретет столь изощренные формы и будет так дальновидно продуман.

Поверила она в это сразу. Сразу как услышала от случайного, по сути, мальчика. Поняла, что все — правда. Правда, что уехали. Правда, что план. Правда, что навсегда. И наконец, правда, что никто ей, родной матери, ничего не сообщил, никто с ней не посоветовался, никто знать ничего не пожелал о ее материнских чувствах: никакая школа, никакие соседи по дому из третьего подъезда, с шестого этажа, никакие другие люди, знакомые и незнакомые, включая самих этих нелюдей Лурье с вежливым и общительным еврейским дедушкой Самуилом Ароновичем во главе.

На деле именно это и произошло. Действительно, в тот день, когда Нина узнала ошеломляющую новость, Ваня Лурье с родителями заселялись в бейсмент небольшого двухэтажного дома в недорогом пригороде Далласа, столице американского штата Техас. Первые десять дней, пока семья новоприбывших техасцев еще только определялась с более или менее постоянным жильем, они снимали две комнатушки с кухонькой в отеле квартирного типа недалеко от железнодорожных путей. Несмотря на невысокую по американским понятиям цену, полученные на временное обустройство деньги тратиться стали гораздо быстрее намеченного порядка и довольно серьезно подкосили никак к тому времени не установившийся еще в новой жизни материальный статус семьи Лурье.

А началось все с последнего московского сентября, сразу после того, как Марик с Иркой проводили и впервые за семь лет оставили Ваню один на один с чужими людьми, в первом классе близлежащей школы. Поначалу им казалось, школа должна была быть другой, особой какой-нибудь, с учетом специально направленной на сына общеразвивающей и гуманитарной специфики. Однако затем передумали: Ирина решила, что лучше пусть будет совсем рядом с ними — и в смысле удаленности от дома, и потому еще, что сама она эту школу заканчивала когда-то, да с серебряной медалью в придачу, и продолжала верить в благоприятное наследие тамошней атмосферы. Одним словом, пошли проторенным путем, без нового образовательного подхода.