Андрэ обернулся к черту и, еле сдерживая себя, в раздражении прокричал ему в лицо:
– А не изволили б вы убраться от моего шкафа! Со всеми вашими чертовскими смыслами и божественными бессмыслицами! И бабу вашу с собой заберите! Не нравится мне такая невеста. Костлявая слишком, голова пустая и платье у нее черное!
– Да что с ним базарить! Давайте, батюшка, начинайте обряд венчания! А потом сразу заодно соборуете и отпоете! А я пока записи в книгу регистрации браков занесу!
Черт достал из кармана блокнот в кожаном переплете и, приготовившись писать, с ехидцей произнес:
– Итак, Ева, невеста! Согласны ли вы взять в мужья солдата Андрейку, Андрея, Андриана?
Ева молча пришла в движение и, схватив косу наизготовку, стала медленно приближаться к Андрэ. Он с ужасом понял, что попал в ловушку. Пути отступления были отрезаны. Слева на него надвигался Лев Николаевич, справа был Гитлер, перед ним – смерть в парандже, а за спиной оставались два шкафа – маленькая сцена вертепа, его последний редут, в котором он мог бы укрыться. Попятившись к шкафам, Андрэ схватил первое, что попалось под руку, – «Критику чистого разума» Канта – и метнул ее к черту.
Но тот, увернувшись от «Критики», бодренько произнес:
– Так и запишем! От жениха последовал молчаливый жест согласия!
Андрэ в ужасе принялся хватать и бросать в сватов пустые трехлитровые банки. Те с грохотом разбивались о бетонный откос, но это не спасало его положения. Троица по-прежнему угрюмо надвигалась на него.
– Жених! Готовы ли вы взять в жены Еву, Маргариту, Светлану, Смерть, Пустоту?
К этому моменту банки закончились, и в руках Андрэ оказался утюг, который он тотчас метнул в невесту. Утюг нырнул в пустоту, исчез там и секунд через десять звучно грохнулся обо что-то, будто упал на дно глубокого колодца.
– Последовал ответ, который следует трактовать как знак согласия!
Жуть и паника овладели Андрэ. Он принялся хватать со шкафов головы обезумевших от ужаса уродцев и бросать под ноги сватов и невесты. Последняя вещь, которую он кинул, – электрическая плитка – полетела в батюшку. Но тот ловко отмахнулся от нее костылем, и плитка, ударившись о бетонную опору моста, развалилась на части. Андрэ схватил невесть откуда взявшуюся трость Федора Михайловича и начал махать ею перед лицами троицы.
Кольцо неотвратимо сжималось. Отступать было некуда. Вдруг черт, прыгнув вперед, вцепился в Андрэ, повалил его на бетонный откос и принялся колошматить по щекам. Сверху на него всей массой свалился батюшка и крепко ухватился за руки. Невеста, накинувшись с боку, начала бить его сапогом, стараясь попасть между чертом и батюшкой. Потом забежала с другой стороны, вцепилась в Шелом и потянула его на себя. Вскоре поняв, что одной рукой она его снять не сможет, Ева кинула наземь косу и схватилась за шпиль обеими руками. Но это тоже не помогло. Черт, перестав валтузить Андрэ, кинулся невесте на помощь. Вдвоем они вцепились в Шелом, но тот будто прирос к голове.
Батюшка, вскоре почуяв неладное, подскочил и тоже ухватился за шпиль. Андрэ, уже почти не сопротивляясь, лежал на земле, а троица яростно тянула Шелом на себя. Но тот никак не хотел поддаваться.
Первым, кто понял, что произошло чудо, был черт. Он вдруг отскочил от Шелома и, удивленно уставившись на него, тихо прохрипел:
– Чудо! Этого не может быть! Но ведь чудо!
Весь вспотевший, запыхавшийся от суеты батюшка, тоже не веря своим глазам, тяжело дыша, комкая в руках оторванную в борьбе бороду, непонимающе смотрел на Шелом, но, не найдя что сказать, лишь невнятно пробормотал:
– Т…п… Блядь…
Лишь только Смерть, не признававшая чудес, продолжала остервенело тянуть Шелом на себя. Андрэ, воспользовавшись моментом, вскочил, оттолкнув невесту, запрыгнул в шкаф и тут же запер изнутри на засов дверцу.
Сердце птицей билось в его мозгу. Оно словно выросло до размеров шкафа и трепыхалось в нем, будто в большой деревянной клетке. Вдруг снаружи все стихло. Прошла бесконечно долгая минута.
– Тук! Тук! Тук!
– Кто там?
– Мир!
– Не нужен мне ваш мир! Мой мир во мне!
– Андрюша! – это был голос старца. – Слышь, последний раз по-доброму прошу! Сними шлем! Не ищи другой мир! Нет его!
Андрэ промолчал.
– Снимайте шлем, Андриан!
– Сначала зубы почисть, изо рта воняет! Тоже мне, поджигатель войны!
– Ах, ты…Обьяб…бля…тьфу на вас, Андрей и Ева, мужем и женой! Теперь можете поцеловаться!
На улице опять все стихло. Только дождь по-прежнему монотонно урчал – шшш-шшш-шшш…
Первый поцелуй пришелся сантиметров на двадцать выше уха. Из деревянного нутра дверцы вдруг выскочило острие косы, пронзило темноту шкафа и тут же исчезло обратно. Андрэ с ужасом подскочил и кинулся к лазу, который вел в соседний шкаф. Но коса тут же вынырнула в другом месте, к счастью, намного выше его головы. Оказавшись в соседнем шкафу, он выпрямился во весь рост и прижался к боковой стенке. Следующий удар опять был близок. Андрэ упал на дно и пополз обратно.
В панике он принялся метаться из шкафа в шкаф. Но жена с тупым упрямством дырявила его маленькое темное пространство во все новых и новых местах. Один из поцелуев почти было достал его, но пришелся по хвосту Валенрода. Тот взревел металлическим звоном, и коса выскочила обратно. «Боже! Какая идиотская, нелепая свадьба!» – обреченно мелькнуло в голове. В полнейшем отчаянии он упал на дно спального шкафа. Жена, как будто почувствовав его положение, вонзила косу туда же, но сантиметров на тридцать выше. Другой удар был точнее. Оставалось сантиметров десять. «Все! Следующий поцелуй мой!» – Андрэ в ожидании сжался. Перед глазами почему-то мелькнул пивной бар в Боне и официантка с кружкой холодного пива…
… Прошла секунда, две, три…
Внезапно шкаф содрогнулся и дернулся в сторону.
– Вот падла, тяжелый!
– Костылем, костылем его подцепи!
– Я ему покажу гниду рогатую! Изо рта, видишь ли, у меня воняет!
Шкаф, скрежеща по бетону деревянным днищем, рывками куда-то двигался. С улицы доносились какие-то странные, но до боли знакомые голоса.
– Ну, бля, фраер, за козла ответишь! – говоривший по голосу очень напоминал Швабру. Ему вторил голос, похожий на голос Бориса Фадеича:
– Слышь, хряком одноглазым меня обозвал, пидераст! Я тебе покажу, кто тут русише швайн! Ты у меня москаля надолго запомнишь, шут гороховый!
– Вы и есть козлы и хряки! Простейшую пьеску изобразить не можете, потому что все у вас через жопу! – почему-то это был голос Марии Прокопьевны.
– Ну Маша!
– Что «Маша»?
– Это ж чудо!
– Чудо? Я вам покажу сейчас чудо! Давайте наверх шкаф тащите! С моста идола скинем!