Все к лучшему - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Троппер cтр.№ 21

Мэтт бьет по струнам и делает шаг к микрофону. За его спиной Отто начинает отстукивать медленный раскатистый ритм на малом барабане, и у меня падает сердце: я узнаю вступление к «Святой матери». Мэтт явно решил, что раз уж Норм пришел на концерт, нельзя упускать такую возможность. Что толку писать разгромную песню об отце, если не увидишь, с каким лицом он ее послушает? Публика при первых же медленных аккордах баллады рассаживается по местам. Мэтт играет начальные такты песни, поглядывая на столик, за которым сидит отец; на губах брата играет недобрая улыбка.

— Эту песню я написал о своей семье, — объявляет он в микрофон.

В зале раздаются одобрительные возгласы — то ли оттого, что завзятые фанаты догадались, что именно собирается сыграть Мэтт, то ли потому, что поклонники рок-групп каждое слово солиста встречают радостными криками. Наконец все смолкает, и Мэтт начинает петь.

Святая мать не забыла, как жила до тех пор,

Пока отец не изменил и не сбежал, словно вор.

И все мечты ее детей рассыпались в прах,

А мать взошла на крест за грехи отца.

На этих словах Норм застывает на месте и таращится в пространство, на лице его появляется напряженно-безучастное выражение, и я даже в темноте зала вижу, как он бледен. Мэтт на проигрыше отходит от микрофона, потом снова делает шаг вперед и поет второй куплет.

Когда-то мы были счастливы, теперь все не так,

Но клянусь, я помню свет, что горел в ее глазах.

Я лежу на кровати, отвернувшись к стене.

Тот, кто любит святую, всегда на войне.

Тут Сэм и Отто на два голоса затягивают: «Святая мать», а Мэтт поет припев:

(Святая мать)

Почему мне так больно от твоей доброты

(Святая мать)

И если ты меня любишь, то где же ты

(Святая мать)

Атомная бомба отцовской любви

Разнесла твою жизнь на куски

И остались только осколки

Святой матери

Гитара Мэтта стонет и ревет, Отто со свирепой точностью грохочет в барабаны, и, несмотря на то что в списке этой песни не было, осветитель не растерялся: сцену заливает жутковатый желтый свет. Музыка трепещет, как флаг на ветру, становится громче с каждым аккордом, пульсирует страстью, а Норм истуканом застыл на стуле, ошеломленный и парализованный накатывающими на него волнами звука, и хотя происходящее потрясает меня до глубины души — то, как Мэтт изливает со сцены свою боль, а отец впитывает, — я не могу отделаться от мысли, что для этого, по сути, и нужна музыка, а у Мэтта, черт побери, настоящий талант.

В песне есть еще один куплет, но Мэтт его не поет. Вместо этого исполняет забойный проигрыш, изгибаясь всем телом, извлекает из «гибсона» все более и более высокие ноты и, наконец, на пике соло перестает играть, отпускает висящую на бедрах гитару и обеими руками сжимает микрофон. Сэм продолжает свою партию, Отто барабанит тише, а Мэтт с закрытыми глазами затягивает куплет по новой, на этот раз медленнее, и в его голосе сквозит злоба. Допев, отступает из луча прожектора на шаг назад, в тень, а Сэм и Отто плавно доигрывают песню. Музыка смолкает, в зале на мгновение наступает полная тишина, как бывает, когда слушатели еще не успели опомниться, и кажется, будто весь клуб оцепенел. Наконец зал взрывается аплодисментами; волна хлопков и криков вздымается, отражаясь от стен клуба, точно громовые раскаты. И на гребне этой волны — Норм, который вскочил на ноги, кричит и бьет в ладоши так усердно, что даже смешно, и машет руками, как будто пытается привлечь внимание Мэтта (разумеется, так оно и есть). Я гадаю, понял ли он вообще, о чем песня, или настолько твердолобый, что, нимало не смутившись, пропустил текст мимо ушей, но тут вращающиеся прожекторы светят со сцены в зал, и я замечаю: несмотря на то что Норм хлопает и кричит, по щекам у него текут, не унимаясь, слезы. И только увидев это, осознаю, что и сам плачу; слезы обжигают покрасневшее лицо.

Аплодисменты не смолкают добрую минуту, после чего Мэтт начинает играть «Приводи сестру» — забойную быструю песню о влюбленных подростках, которую в прошлом году даже крутили на каких-то университетских радиостанциях. Слушатели вскакивают на ноги, хлопают, пританцовывают, размахивают «козами» и кулаками в такт музыке. Мэтт даже не смотрит в нашу сторону, и спустя некоторое время Норм, кивнув самому себе, вытирает лицо рукавом и поворачивается, чтобы уйти.

— Увидимся, Зак, — прощается он, стараясь перекричать музыку.

— Уже уходишь? — спрашиваю я.

Глядя на него, я впервые замечаю, что немногочисленные оставшиеся пряди располагаются у него на голове ровными рядами, как у куклы, — явный признак неудачной пересадки волос. Меня не удивило, что Норм пошел на крайние меры в борьбе с облысением. Меня потрясло, что я могу сверху взглянуть на его лысину. Я раньше не замечал, что выше отца ростом. Интересно, сколько мне было лет, когда я его перерос.

— Пожалуй, я увидел то, ради чего пришел, — признается Норм.

— Он злится на тебя, — поясняю я, провожая его до дверей. Я недоволен собой и чувствую, что должен объяснить или оправдать поведение Мэтта. — Ты должен был догадаться, что он будет злиться. Как и все мы.

— Я это понимал, — отвечает Норм.

Он еще не оправился от оглушительной звуковой атаки и поглядывает на выход, как утопающий на далекий берег. Пройдя несколько шагов, Норм оборачивается к сцене. Огни пляшут на его мокрых щеках, глаза сквозь слезы многозначительно смотрят на меня.

— Мэтт очень талантлив, правда? — говорит он.

Я киваю.

— Правда.

— Вот уж не думал, — Норм удивленно качает головой. — Ну а в целом как у него дела?

Я задумываюсь над вопросом, решая, как лучше ответить, что ему можно знать и хочу ли я своими словами причинить ему боль.

— А в целом, — говорю я, — жизнь Мэтта — полное дерьмо.

Норм грустно кивает, и мы выходим из клуба на улицу.

— Что ж, скажи ему, что сегодня вечером я им гордился, ладно? Что я никогда не испытывал большей гордости.

— Не уверен, что он хочет это услышать.

— Просто передай это от меня, — просит Норм. — Хорошо?

Наши взгляды встречаются.

— Конечно, — обещаю я.

— Спасибо, Зак.

Я провожаю глазами Норма, который шагает по улице, понурив голову и ссутулившись от холода, и чувствую, что внутри у меня все дрожит. Пока что непонятные чувства, смешавшись с моей кровью, вливаются в поток сознания, сбивая меня с толку. День выдался долгим; кажется, будто прошла неделя с тех пор, как я проснулся и помочился с кровью. Я чувствую, как тают последние запасы сил, но, глядя, как отца поглощает темнота Вилиджа, как он ежится от холода в пиджаке, понимаю одно: хоть я в последнее время и не могу разобраться в собственных чувствах, мне все-таки жаль, что он ушел.