Лестница на шкаф - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Юдсон cтр.№ 118

Хранитель озорно подмигнул Илю, наклонился, озираясь, поближе и доверительно добавил:

— А вообще, если строго между нами, затеяла весь этот махач сопливая аразская девчонка — оборванная, прыщавая, ледащая, припадочная. Привиделся ей, пасущей и заснувшей, умаясь, на жаре, на мшистых камнях, Св. Махмуд-ака и молвил он: «Иди и сними осаду с Сада!» И послушалась оно этого… Вокруг девки сразу стало собираться войско — сброд всякий, обкурившийся горькими корешками. И поперли сдуру ума, как на аркане повело… Саму битву помните?

— Помню — огонь пачками, — задумчиво сказал Иль. — Исправно пылал с четырех сторон — чувства, радость, мир, огонь… Причем не из привычного куста, не столбом, а — из ладони лучи. Как это?

— Да ничего особенного, именно что обычный «удар огнем». Все пархи, если припрет, этак могут. Огонь гоненья! Добывается трением большого и указательного пальца. А на Москвалыми у язычников это получается, когда резвой толпой в капюшонах с прорезями, помните — «елочка, зажгись!» Просто вам не доводилось…

— А почему снег не падает? — вдруг тоскливо спросил Иль, задрав голову к декоративным хлопьям.

— Потому что он нарисован на потолке.

Хранитель утешающее похлопал Иля по плечу:

— А вы уже не Младший Страж…

— А какой? Старший?

— Да никакой. Прошли эти двери и забудьте, Иль-книжник… Жил-был Страж, странник страниц, бродец, с лозой искал в пустыне воду. Кроме золы — ничего не нашел. Ни струйки. Иди знай… Пустынное мышление, тучи с сыпучим песком смешались, слышали про такое? Реверансы, приседания разума… Кидаются и складываются 613 костей, вдобавок в детстве ели вишни с косточками, конструируется мир как ревир — да ведь все нездоровы округ, в данной эгосфере. Вот и от стен испарения душные какие-то исходят…

Хранитель, раздраженно сунув палец, ослабил тугой высокий воротник с серебряными гексаэдрами в петлицах, покрутил шеей, свернул и развернул уши:

— Вы — удалец, что говорить. Крепкий шип! Аразы «розы» хвать рукой, да Иль стальной кольнул иглой… И сторожил он в том Саду, немало пережил, но выжил… Вы сдюжили, хоть и слегли. Молодцу не в укор. Если зло не осиливает, то делает нас сильней… что-то такое у этого, ницшего, верхогляда…

Хранитель построжал:

— Мы, кстати, пресловутую «Черную тетрадь» у вас под матрасом нашли и куропись вашу разобрали. Летящие почеркушки, помет пометок, тетрать с кириллицыными копейщиками, пращниками и щитоносцами… Крамола-с. Петушитесь, а чего? Придумщик вы неважнецкий, конечно. Корявое клише, раскол повествования, псевдоправда. Такими мы вам, значит, видимся… Обидно. Особенно когда вы пишете, что Голиафу надо было действовать тапком… или газетой… Ну, Лазарь простит. Между прочим, не мечтаете вернуться — в казарму, влиться — в строй, вариться — в родное звено? Продолжать вывешивать свой, как его окрестили, «Военно-летучий листок»? Ой, не вздрагивайте телом, уже понял. Тогда я данной мне властью освобождаю вас, Иль Тишайший, от скудной доли Стража, от штолен вышек… Надоел, небось, постылый забой аразов?

— Распряжи и вывода из оглобель не трепещу, — медленно ответил Иль.

— Достойно, с понятием, — кивнул Хранитель. — Человек осужден быть свободным. Стать им… Вспархнуть — из Стражи в Жрецы. Но постепенно, постепенно — как араз Бурака не жрать приучал…

Глаза у него на мгновенье выкатились из орбит и повисли в воздухе, потекли желтыми струйками, слегка подпрыгивая. И такое может, надо же. Иль в замешательстве отвел взгляд — неудобно…

Хранитель покашлял, открыл папку с «Докладом» у себя на коленях, перекинул небрежно несколько листов, диагонально просматривая, и внезапно бросил резко:

— Период полураспада мицрадия, быстро!

— 108 где-то, с копейками, — механически выпалил Иль.

— Сидит в вас симпозиум, не выветрился, — удовлетворенно хмыкнул Хранитель. — Это нужно, теория. А то у нас тут изучение наук более эмпирическое, ограничивающееся ешивой-ремеслухой. На стыке теологии и проктологии. Пальцем тычут. Так что в столицу вас отправляем, заживо, из лазарета, ха-ха — в Лазарию. В столицу двинете, к самому светлейшему Столоначальнику, в Дом Огней… Достукались. Заслужили.

Иль, раскрыв рот, привстал с кушетки — как бы навстречу этому Шнеуру-Залману, штабному шнырю Судьбы, шепелявому вестовому-реинкарнатору (депешу сочну: «Пошли мне Сад!.. Согласен протление тчк») — и слабо было потянулся поцеловать мизинец Хожалого в косточку — «Служу Республике!» — но сник, не в казарме же, в самом деле.

— А вас правда зовут Шнеур-Залман? — робко спросил он.

— Нет, на самом деле — Менахем-Мендл, — ухмыльнулся Хранитель, захлопывая папку и вставая. — Вам надо вымыться перед отъездом. Начисто чтоб. Пойдемте на двор.

Он распахнул дверь, и Иль вслед за ним вышел, пошатываясь, на крыльцо полевого госпиталя им. Маймонида. Мда-а… Полный рамбам, ребята! Ничего нет. Никакого поля, никакого госпиталя и уж точно никакого вам Маймонида. Все лишнее. Крошечный вагончик стоит в пустыне, повсюду сколько видно — пески. Небо над башкой белесое, выцветшее. Горячий ветерок обдувает. Ржавый рукомойник врыт в землю, и на цепочке ждет облупленная кружка с двумя ручками. Рядом колодец, обложенный неровными камнями — чуть скрипит, раскачиваясь, подвешенное дырявое ведро. Минимализм какой-то. Иль сел на ступеньку, ногтями расчесывая под мышкой — зудел выколотый давеча Лишайником знак «7» — топорик, символ силы (семижильный, значит) и веры (на Кафедре, едри ее, занимались семиотикой Мудрецов), да и дни времени, цвета света, ноты звука, свечи разума — туда же…

«Сейчас опустят в колодец на веревке, — подумал он лениво. — На помывку. Стенки изнутри осклизлые, в желтых мхах. Внизу невысокая черная вода. В морщинистую воду я войду навроде как в грядущее, глядь…»

Хранитель стоял перед ним и протягивал мензуру разведенного, с верхом:

— Прошу, на прощанье. Отвальное вино. Чтоб звезды легли!

Иль поспешил собраться и утром уехал.

«Весна идет рогатая,

Играючи расходится.

Пора любви…»

(Ялла Бо, «Путь Зуз»)

1

Весенний ветерок с моря заливал что-то о несбыточном (не зря «нес» на праязыке значит — «чудо»), нес соленую чепуху о любвях и дружбах промеж; трепался за сладкое свято место — тудыть стоит продраться, отстояв; улюлюкал про любямки, любшишки, не забыв и прочих свойственников страсти. В нисане, в полуденный час, седьмого дважды дня — ну, центр месяца по стихам, по словам, по буквам — в пятницу, в сочельник Пасхи (ах, день Изхода, ходики куку, склянки дзынь!), где-то в половине тринадцатого Ил стоял в молитвенном зале Дома Собраний в толпе себе подобных — Получающих — и произносил прочитанное.

Это был столичный элитарный Дом Собраний на приморском бульваре — «Маленький домик-на-набережной». Белый купол крыши, мозаичные красно-желтые стены, узорно кованые двери с изображением шестикрылых семисвечников. В глубине — «арон», укромный шкаф для святых свитков. Нарочито простые деревянные скамьи. Высокие, узкие, цветными стеклышками устланные витражные окна с изображением Колен распахнуты настежь — и ветришко с моря, свежачок, заглядывал в них, трубил, надув щеки, в рог (строго отпиленный у араза безмозглого, который в темном лабиринте подсознания таится, под ветошью, покорно вылезая ненароком, в Доме, когда читается Завет), трепал листы Книги на столах, шевелил бахрому бархатных скатертей, дергал кисточки молитвенных покрывал на плечах, истинно вопрошал: «А что вы тут делаете, добрые люди в ермолке?»