2
Книжка была не записная, а деловая — черная, без всякой игривости, и формата достаточно большого, немного до А4 не дотягивала. Кто этого не понимает, тому и объяснять не стоит. Столбцов в книжке было три: под литерой «И» — издательские, «Д» — домашние и «ПР» — прочие.
С первым столбцом все обстояло относительно благополучно — Женя полгода как обзавелась помощником Сережей, молодой парень, моложе Гришки. Здорово много ему платила, но, как оказалось, не зря: постепенно он принял на себя все типографские дела и частично дистрибьюторские. Продохнула…
По части «Д» обстояло хуже: старая машина барахлила всю последнюю неделю и ясно было, что пора ее либо отправить к механику, либо вовсе продать… Окончательно сломалась стиральная машина, надо было вызвать мастера и потерять целый день. А может, проще купить новую, а эту отправить на помойку. В списке было еще несколько трудных пунктов. Женя подумала, подумала и решила, что пора настала сделать то, без чего ей удавалось прожить всю жизнь: нанять домработницу. И она вписала во второй столбец еще один пункт — «ДР». Тогда, если большую часть дел «Д» перекинуть на «ДР», можно было бы выполнить 18 пунктов раздела «ПР». Там, в «ПР», записаны были застарелые и не вполне обязательные дела: что кому она обещала и не сделала, или собиралась сделать, но не успела, или не обещала, но считала своим долгом… Заброшены были две престарелые тетушки, и отцу старого друга, девяностолетнему оперному певцу, собиралась отвезти столик, и травы лежали для тетушки Марии Николаевны уже неделю, и годовщина маминой смерти, надо на кладбище заехать, и разыскать диковинного врача вертеброневролога для Кати, и купить подарок для внучки Сонечки, и послать, чтобы дошел в срок, ко дню рождения, и Сашка просил… а Гришке надо… и выбрать день, целый день с утра до вечера, чтобы съездить с Кириллом на дачу, потому что муж по мере старения становился все обидчивее и давно уже собирался обидеться, что она не едет с ним на дачу и ему приходится тащиться на электричке, а потом с рюкзаком яблок возвращаться по темноте в город…
Женя подумала, покусала колпачок шариковой ручки и набрала номер подруги Аллы, которая давно убеждала ее, чтоб она наняла в домработницы одну из тех кавказских беженок, с которыми Алла работала…
Алла обрадовалась и пообещала прислать хоть завтра и хоть десять…
И тут же начала рассказывать о бакинской горемыке, которая уже десять лет скитается по России и не может найти себе места, потому что сама армянка, а муж ее покойный был азербайджанец, и фамилия у нее Гусейнова, и теперь армяне не оказывают ей никакого содействия за фамилию, а азербайджанцы — за национальность… Но Женя давно уже знала, что благотворительностью занимаются исключительно странные люди, а нестранные работают в нормальных организациях, и потому перетерпела длинный рассказ об одной, и еще о другой, и о третьей…
В конце двадцатиминутного разговора — прижимая трубку к уху, Женя как раз закончила мытье вечерней посуды, — Алла обещала прислать чудесную чеченскую женщину, которая будет и убираться, и продукты купит, а уж приготовит так, как Жене и не снилось… Звучало заманчиво. Только положила трубку, как раздался звонок. Женя мельком взглянула на часы — без четверти двенадцать.
— Шалом! — радостно и энергично приветствовала трубка. — Это Хава!
Хава была бывшая Галина Иванова, года три тому назад обратившаяся в иудаизм и горячо пропагандирующая Тору как единственно верное учение в кругу всех тех, кто соглашался ее слушать. На Женю она поначалу возлагала большие надежды по части обращения, но натолкнулась на каменную стену атеизма и бездуховности, о которую разбилась горячая волна свежеиудейского энтузиазма.
Пять минут, — поставила Женя регламент самой себе.
— Как поживаешь? — спросила Хава.
Русское «Как поживаешь?» отличается, как известно, от английского тем, что предполагает развернутый ответ. Но Женя ответила по-английски:
— Хорошо. А ты?
— Ой, — вздохнула Хава. — Ты меня не выручишь?
— Возможно. А какого размера бедствие? — Женя время от времени давала ей в невозвратный долг и обрадовалась, что разговор сразу вошел в практическую плоскость. Галя с тех пор, как уверовала во Всевышнего, ушла с работы и целиком посвятила себя служению. К тому же изучение иврита в неполные пятьдесят тоже дело не пустяковое. И духовное развитие пошло полным ходом, хотя с деньгами стало хуже. Женя в помощи не отказывала — такая была история их отношений, — однако вопрос «На что тебе?» всегда задавала…
И на этот раз задала. И получила подробный ответ. Нужны были Хаве тридцать два доллара на приобретение двух книг по Священному Писанию.
Женя хмыкнула — ну-ну…
— Дать я тебе тридцать два доллара могу, Галя. Дело только в том, как ты их заберешь. Я еду на книжную ярмарку, до отъезда у меня неделя, и я очень занята. Либо приезжай до девяти утра домой, либо лови меня. Телефоны мои у тебя есть?
Разговор, кажется, удачно завершался, не вступив в опасную религиозную область. Но порадовалась Женя рано.
— Женя, — строго сказала собеседница, — я много раз тебя просила, не называй меня Галей. Я Хава. Видишь ли, ты должна понимать, что имя имеет мистический смысл. Всякий раз, называя меня именем, которое я уже не ношу, ты меня как бы возвращаешь в мое прошлое, от которого я отказалась. Имя Хава — это имя нашей праматери, первой женщины, и корень этого имени связан со словом «хаим», что значит жизнь…
— Хорошо, Хава, я поняла. Извини, у меня долголетняя привычка называть тебя другим именем…
Они были замужем за одним человеком — сначала Женя, а потом Галя Иванова. Их сыновья были единокровными братьями, носили одну и ту же фамилию, да и внешне были похожи. Женя от первого мужа ушла, а Галя через пять лет его похоронила. И стояли тогда они у гроба рядом, обе в черном: виноватая во всем Женя и не виноватая ни в чем Галя. И два мальчика — девяти и трех… Только в ту пору Галя не была еще Хавой, а была обыкновенной девушкой со Среднерусской возвышенности, с холмистых и ручьистых мест, православная, с серебряным крестиком на цепочке, спокойная, как просторные места, где прошло ее детство, и красивая, как Царевна-лягушка после того, как лягушачья шкура сгорела в печи…
Покойный муж оставил Гале в наследство трехлетнего сына и больную свекровь. И Женю — для оказания помощи. Два десятилетия с лишком Женя присутствовала в ее жизни, любя и ненавидя странное это создание — красавицу с крутыми поворотами, один другого нелепей. В последний год короткой Костиной жизни Галя спасала его по методе какого-то русского врачующего шарлатана, не давала ни антибиотиков, ни обезболивающих, а только травы и земли — порошки, приготовленные из праха от святых мест, известных одному этому хреновому чудотворцу. Незадолго до Костиной смерти Галя уверовала в другого — тибетского травника, который был нисколько не тибетцем, а хитрым казаком из Приамурья. Потом Галя припала на йогов.
В каждое очередное приключение она вовлекала сына, который с годами наливался сопротивлением, а потом и вовсе отказался от материнских духовных поисков. Во всяком случае дальше йоги он за ней не проследовал. А Галя принялась за какие-то более редкие восточные практики.