— Поехали за ним.
— А кто «подъем» крикнул?
Строй молчал, но все как один невольно посмотрели на Бабая. Бабай вобрал башку в плечи и замер, вздрагивая, как от холода.
Брестель с журналом в руках начал поверку.
— Кто дневалил? — спросил Быков.
— Это не я… — заплакал Бабай.
— Что такое? — брезгливо поморщился Быков. — Старшина!
Мороз подался вперед.
— Да он сейчас… Пройдет у него… Керимов! — рявкнул он на Бабая. — Чего раньше времени?! Тебя никто ничего, а ты в сопли?!
— Кричал… — залопотал Бабай. — Я не знал… Мне кричали — я кричал.
— На КПП, — бросил Быков. — Потом будем разбираться. Начинайте поверку.
В роту вбежал Валерка Бурмистров со своими. Бабай стоял последним в строю. Слезы текли по его небритым щекам.
Мороз хлопнул по спине Валерку.
— Это… Сведи его, что ль. Чего он здесь? Тулуп дай. А то замерзнет. Тулуп, говорю, дай!
Валерка вытянулся:
— Есть!
— Понабрали армию… — бормотал Мороз. — Уводи, кому сказал!
Валерка потянул Бабая за рукав.
— Пошли…
Мороз заглянул в Ленинскую комнату, покачал головой.
— А здесь-то стекла кому мешали?.. Графин где?
— Разбили при наступлении, — усмехнулся Куник.
— Ты, верзила, молчал бы! С тебя первый спрос! — Мороз погрозил ему татуированным кулаком.
Брестель закончил поверку и с журналом подошел к Морозу. Мороз надел очки, взял журнал в руки.
— Все по списку? — спросил Быков Мороза.
— Никак нет, двое в больнице, один в бегах, трое насчет туалета, чистят. Их сюда без бани нельзя — в калу все…
— Карамычев здесь, — заложил Костю Брестель.
— Отбой, — скомандовал Быков и вышел из казармы. — Минута. Всем по койкам!
Строй распался, загудел.
— Слышь, Карамычев, твои не воевали, ясно? — сказал Мороз, подойдя к Костиной койке. — Ты-то сам накой хрен в казарме?
— Не знаю… — промямлил Костя.
— Узнаешь… Следствие вот начнут — все узнаешь… Над тобой койка пустая? Я лягу. — Мороз расстегнул мундир, под мундиром была красная бабья кофта, застегнутая на левую сторону.
— Зачем вам наверх, товарищ старшина? — засуетился Костя. — Ложитесь внизу, я наверх…
— Ладно, — скривился Мороз и полез на верхнюю койку. — Это у вас, у сопляков, счеты: кому где спать… Петух жареный не долбил еще… Живые все?
— Губаря кто-то сделал, — сказал Женька.
— Их долбить — стране полегче, — сказал Старый.
— Молчал бы… Башка как колено, а домой возвернуться не можешь!
Мороз заворочался, укладываясь поудобнее.
— Кто губаря — разберутся, — покряхтел ой, — а вот библиотекарке глаз хоть фанэрой зашивай…
— Откуда вы знаете?! — вздернулся Женька.
— Ишь ты! — ухмыльнулся Мороз. — Задергался, хахаль кособрюхий. Будешь ей теперь из тюряги за увечье платить. Побахвалиться захотелось перед сикухой: нет, мол, на меня управы!.. Хочу — дурь сосу, хочу — бабу в роте черепешу… Дурак! Спать. Отбой.
Казарма затихла.
Костя лежал с открытыми глазами. Наверху под Морозом заскрипели пружины.
— А билеты-то взяли? — шепотом спросил Мороз, свесившись с полки.
— Взяли.
— Ты вот что, ты одеись и к своим иди, может, ничего, может, получится…
5
Голая — старики в плавках, молодые в одних подштанниках, — посиневшая четвертая рота стояла, выстроенная вдоль казармы.
Комиссия — коротенький полковник и два майора в сопровождении Быкова, Лысодора, капитана Дощинина, Мороза и забинтованного Бурята — неспешно бродила вдоль строя.
Уже начались хитрости; поврежденные в побоище старались по мере приближения комиссии встать в начало строя, где комиссия уже прошла. Поэтому комиссия прошла вдоль строя один раз, потом еще раз — со спины.
— Руки вверх! — скомандовал коротенький полковник.
Двести с лишним багровых стройбатовских кулаков на белых руках вскинулись к потолку.
— Туда, — негромко скомандовал полковник Сашке Кунику. Под мышкой у него синел квадратный отпечаток пряжки.
Куник понуро поплелся в Ленинскую комнату, куда комиссия загоняла явных участников.
Через некоторое время восемнадцать человек без ремней в сопровождении губарей потопали по бетонке к воротам. И Куник, и Женька, и Миша Попов. На губу. На КПП места мало.
В казарме вставили стекла, стало теплее. Максимка оттирал присохшую к тумбочке кровь и рвоту.
— …Вина хорошего попьем… — Нуцо ломом натягивал половые доски, а Костя шил гвоздем. — У меня вся Молдавия родня. У меня дед есть. Он еще против вашего царя воевал. Его побили, он глупой сделался. И слабый весь. Румынский царь ему пенсию платил. А потом ваши пришли перед войной. Перестали платить, враг стал…
— В Москву пусть напишет, — посоветовал Фиша.
Нуцо засмеялся.
— Да он помрет скоро. Старый… Мороз идет!
Мороз подошел к яме, заглянул в нее.
— Кончаете уж?.. Ну-ка хэбэ скидайте!
Фиша стянул робу.
— Ты-то чего раздеешься? — жестом остановил его Мороз. — Ты ж на плацу не был. Одеись назад. — Мороз покачал головой. — Ишь, какая нация шерстистая, хуже грузинов. — Обошел голого по пояс Нуцо. — Чисто. Одеись. — Посмотрел на Костю спереди, остался доволен. — Повернись! (Костя повернулся спиной.) Божечки ж ты мой!.. Ты погляди, у него ж спина!.. И пряха. След. Куда ж ты лез-то, паразит! — Он пыхнул дымом в сторону.
Костя стал вяло одеваться.
— Да, кто ж губаря-то, а?..
Костя пожал плечами. И посмотрел на Нуцо. И Нуцо, улыбаясь, тоже пожал плечами.
— Работайте, — сказал Мороз. — Бог даст…
С губы донеслась песня: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди».
— Ты зубы-то сыми, — проворчал напоследок Мороз в сторону Нуцо. — Медь во рту — один вред… И людям в глаза бросается… А то слухи: с зубами ктой-то по плацу прыгал…
Мороз ушел.
Нуцо ногтями стал торопливо сковыривать бронзовые коронки, от усердия даже на землю сел.
— Ты чего? — обеспокоился Фиша. — Земля холодная, а тебе почки болят. Встань.
Перед самым ужином прибежал Валерка Бурмистров. Валерку бил колотун, тряслось все: и сиськи и брюхо…
— Земеля-я! Мать твою… — зашипел он, наступив кедом на гвоздь в доске. С перекошенной от боли мордой Валерка другой ногой придержал доску, снялся с гвоздя. — Чурка ваш повешался, на хрен!