Записки гробокопателя - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Каледин cтр.№ 50

Подъехал лифт.

«…На основании изложенного обвиняется: Воробьев Алексей Сергеевич, 20 июня 1948 г.р., ур. гор. Москвы, русский, б/п, гр-н СССР, образов. 7 классов, инвалид II группы, работающий бригадиром в бюро пох. обслуживания, прож.: Москва, Алтуфьевское шоссе, 18, кв. 161, не судимый, в том, что он причинил умышленное телесное повреждение, не опасное для жизни, но вызвавшее длительное расстройство здоровья.

Он же совершил злостное хулиганство, т. е. умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу, отличающиеся по своему содержанию особой дерзостью и связанные с сопротивлением гражданам, пресекающим хулиганские действия.

Так, 5 августа 1975 года в первом часу ночи, находясь в состоянии алкогольного опьянения, в квартире 161, дом 18 по Алтуфьевскому шоссе гор. Москвы учинил скандал со своей фактической женой Ивановой В.И., выражался в ее адрес нецензурными словами, повалил ее на диван и подверг избиению кулаками по лицу, голове и другим частям тела, причинив ей побои. На требование своего соседа по квартире Лукьянова Валерия Петровича прекратить хулиганские действия Воробьев А.С. оказал ему физическое сопротивление и подверг его избиению, причинив ему тяжкие телесные повреждения, требующие длительного лечения (более 4 недель), в виде закрытого перелома челюсти справа, т. е. совершил преступление, предусмотренное ст. 109, ч. 1 УК РСФСР…»

Воробей глядел в пол и грыз до мяса съеденный ноготь. Слышал он только в самом начале, когда судья говорил впустую: чего можно на суде, чего нельзя, права, обязанности, короче — то-сё. Потом уши заложило, как залило, и над бровью, в проеме стало с шумом бить. Все звуки в зале увязли в этом шуме.

Воробей посмотрел на Вальку — та спокойно слушала.

Сейчас он боялся только одного. Не машущего руками немого прокурора, не приговора, а только припадка — как тогда, в больнице, после стакана красного.

Тогда, в больнице, он испугался себя самого, себя, умирающего без воздуха, без боли, в неуправляемых корчах.

Горло перехватило после второго или третьего глотка, но неожиданности не было — врачи предупреждали о спазмах. Потом вот, когда начало крючить и гнуть, вот тут он понял, что все.

Об этом врачи не предупреждали.

Его заморозили прямо в койке, не везя в операционную, и проткнули горло, задев ушной нерв.

Потом он сравнивал этот припадок с тем тухлым заражением.

…Позапрошлой весной он копал на пятнадцатом участке и, стоя внизу, в грязи, саданул, не глядя, в заплывший прибывающей жижей подбой. Из гроба чуть брызнуло, и вонь, рванувшаяся из щели, выпихнула его из ямы.

Копал, как любил, без верхонок — брызги чиркнули по пальцам по его всегда разодранным в кровь заусеницам.

Потом он болел. Врагу не пожелал бы такого. Болело все: глаза, руки, волосы, туловище, нутро, — болело беспрерывно, тяжело, тупо, каменно.

Ребята говорили, заражение тухлым ядом. Врача не звал: боялся, подтвердит. Водка стояла в графине, как вода, все время. Томка, тогдашняя его, подливала в стакан день и ночь…

Воробей оторвал ноготь ото рта, вытер мокрую ладонь о колено.

— Чего там? — прохрипел он Вальке.

— Ничего, ничего, дело читают.

— Заявление от ребят отдала адвокату?

— Тише.

— «…В связи с тем, что Воробьев А.С. злоупотреблял спиртными напитками, в связи с чем состоял на учете в ПНД № 5, и после совершения преступления имел тяжелую черепно-мозговую травму, по вопросу которой длительное время находился на излечении в больнице, и врачебной комиссией был признан инвалидом II группы, ему была проведена амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза, по заключению которой он как душевнобольной был признан вменяемым в инкриминируемом ему деянии…»

— Встань. — Валька толкнула Воробья в бок. — Не грызи.

Да, достал-таки Воробья суд. Адвокат сказал, что хоть и не признали его психом, все равно заключение экспертизы повлияет и смягчит приговор. Все-таки инвалид, группа вторая. И к сивухе год не прикасался — с того припадка, как горло проткнули. И это зачтут, сказал. И в характеристике Петрович специально написал — не подсобный рабочий, а бригадир Воробьев. Петрович — человек!..

Мишка, правда, советовал еще в ноябре, когда познакомились, полежать в дурдоме после больницы. На всякий случай.

Отказался тогда: от монеты в дурдом не очень-то потянет…

Суд удалился на совещание.

— Чего там? Отпустят?

— Аркадий Ефимович! — Валька рванулась к адвокатскому столику. — Чего они решат?

— Я думаю, года полтора-два условно…

Валька повернулась спиной к адвокату, лицом к Воробью.

— Полтора условно! — крикнула она и добавила тихо: — Не слышит…

Она подошла к первому ряду, села рядом и отчетливо, громко повторила в ухо Воробью:

— Полтора — условно!..

— В ухо не ори, — отдернул Воробей, — болит. Не посадят, значит?

Суд возвратился на свое место. Председатель зачитывал приговор. Все стояли. Воробей смотрел в пол перед собой. Припадок то подкатывал к нему, то пропадал.

Дерг, дерг — Валька дергала его за рукав. Показала два растопыренных пальца — средний и указательный.

— Условно…

— Два?

— Полтора! Условно! — радостно шепнула она и вскрикнула: — Лешка! Ты что?! Лешка!..

Воробей закатил глаза и еле заметно затрясся.

У Воробья началось.

— Спишь все… Монету так проспишь, — добродушно прохрипел Воробей, входя в сарай. — Пожрать хочешь? На котлетку. Выпить желаешь? — Он по столу пододвинул Мишке термос. — За то, что не посадили. Много не пей, у нас сегодня дел под кадык. Не пора еще за оградой?

— Сейчас пойдем. Как голова?

— Нормально… психанул на суде чуток, бывает. Валька говорит: еще лежи. А чего лежать-то без толку? Закрывай термос, поплыли.

— Опять он пришел. — Мишка мотнул головой.

У сарая, опираясь на палочку, стоял старик. Остатки седых волос трепал ветер. Стоял он с трудом — отдыхивался. Кожаное стародавнее пальто его было заношено до серых шершавых плешей. В руке старик держал перевязанную шпагатом картонную коробку из-под ботинок.

Воробей сразу просек: не клиент.

— Чего надо? — буркнул он.

— Стульчик бы мне, молодой человек.

— Громче говорите.

— Стул дайте, пожалуйста. Погода тяжелая, давит.

— Дома сидеть надо, — проворчал Воробей. — дай тубаретку, Михаил… ну, чего у вас? Только громче и по-быстрому, спешу я…