Нубук - читать онлайн книгу. Автор: Роман Сенчин cтр.№ 52

На Московском вокзале есть два двора. Тот, что с левой стороны, если смотреть от платформ, ведет к метро, на Невский, на Лиговку, а тот, что с правой, теперь уставлен ларьками, торгующими пивом, чипсами, шавермой, сигаретами; тогда же вместо ларьков стояли лавочки под деревцами, и дворик был малолюдный, почти потайной.

Один парень из нашей компании (уже и не вспомнить, как его звали) утверждал, что там, в этом потайном дворике, снимаются проститутки.

Сколько раз мы наблюдали за девушками, сидящими на лавочках или гуляющими по подобию аллейки, но ничего похожего на проституцию не замечали. И вот наконец-то увидели сидящую одиноко молодую женщину. Именно женщину, а не какую-нибудь семнадцатилетнюю прошмандовку-токсикоманку. Она, эта женщина, была одета слишком легко и ярко для конца октября и вообще походила на проститутку, какими их рисовали в «Крокодиле» и показывали в кино… Мы, пяток пэтэушников, стояли в сторонке и тихо спорили, мечтали, хорохорились один перед другим. Главный вопрос был в том, сколько она берет. Одни говорили, что по десятке, другие утверждали — двадцать пять. И тут Володька заявил: «У меня есть трояк и еще мелочь. Давайте сбросимся и попробуем». Пока собирали и опять спорили, пока устанавливали очередь и гадали, поведет ли она нас к себе или придется на улице, где-нибудь в укромном месте, к ней подсел какой-то взрослый, амбалистый, в спортивном костюме, каких всегда много крутится на вокзалах, и сразу же приобнял; они поговорили, покивали друг другу и пошли… А мы еще часа два спорили, снял ли он ее или это просто ее чувак вернулся откуда-то.

Теперь все проще, все цивилизованней, но мне-то, кажется, остается лишь вспоминать. И о том, что было десять лет назад, и о последнем годе… Это, может, и к лучшему — вспоминать безопасней.

В Москве, благодаря чертовым сумкам, просидел целый день на Ленинградском вокзале. Целый день — это не пара часов.

Сперва погулял по большому залу вокруг головы вождя (и в Ленинграде и в Москве на вокзалах имени друг друга стояли одинаковые Ленины, только в Питере его сменили на первого императора, а в Москве вот оставили), но быстро устал, ошалел от суетни и, купив двухлитровую бутыль кока-колы, перекочевал с Ленинградского вокзала на Ярославский, укрылся в зале ожидания, где надо предъявлять при входе билет. Зато и удобства есть кое-какие — телевизор, относительное спокойствие, сиденья, в которых можно дремать.

Я устроился, достал кипу купленных в Питере газет, от нечего делать развернул «Невское время». Начал просматривать с последней, конечно, самой интересной, страницы… Про футбол статья, сканворд (поотгадываю позже), колонка анекдотов… А вот — на полстраницы — «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам», а ниже, в кавычках: какой должна быть осенняя обувь… И здесь достает эта обувь… Глаза выхватили из текста: «Ботинки, сапожки, туфли «Вивьен Ли» можно смело назвать непреходящей классикой (нубук и кожа, черный цвет, плоские и высокие каблуки)».

Я не сразу и сообразил, что такое «нубук». Показалось, что издалека откуда-то, из другой совсем жизни слово… А, ну, вид кожи такой, как объяснял Володька. Красивая из нее обувь, только непрочная. Здесь же ее осенью носить рекомендуют. Хе-хе, чтоб скорее рвалась и чаще покупали новую — бизнесменам-то выгодно… Заказная, наверно, статья. Может, Володька когда-нибудь заказал, уплатил, ее и печатают, с некоторыми изменениями, время от времени. Ну а что? — вполне возможно… Нет, у нас не было в ассортименте моделей от «Вивьен Ли»…

Читать расхотелось. Попробовал разгадать сканворд, но сразу нарвался на трудный вопрос: «Отход при обработке льна», промучился с минуту, почувствовал, как портится настроение, и отложил газетенку. Лучше не спеша, с удовольствием, ни о чем не думая поесть.

Соорудил на соседнем сиденье подобие стола. Очень вовремя кончился по телевизору сериал и, после рекламного блока, начались десятичасовые новости. «Двенадцать военнослужащих погибли и более двадцати ранены, скороговоркой сообщала дикторша, — при взрыве хранилища боеприпасов в поселке Лосином под Екатеринбургом».

— Внучок, — тихое, вкрадчивое и болезненно посвистывающее над ухом, подай бабушке чего-нибудь.

Я повернулся на голос и тут же отшатнулся. И сморщенное, до коричневости то ли грязное, то ли загорелое лицо старухи тоже отшатнулось, а губы шевельнулись в уточнении:

— Покушать или денежку.

Несмотря на июнь, она была в пальто с истертым каракулевым воротником, в шерстяном платке. Правой рукой держала тряпичную, чем-то туго набитую сумку, а левую приподняла, будто приготовившись поскорее схватить то, что я ей подам.

— Со вчера не кушала, внучок, — так же тихо и вкрадчиво добавила старуха.

От нее терпко воняло давно не снимаемой, не раз, кажется, обмоченной одеждой, чем-то гниющим. Лицо, хоть и бомжатское, не было похоже на морды старых алкашей, да и глаза — ясные, живые… Чтоб скорей отвязалась, дал ей яйцо; она приняла, бережно спрятала в сумку, но не уходила и левую руку снова приподняла, пошевеливала сухими, узловатыми пальцами.

— Что еще? — Я стал нервничать — не получалось не замечать ее, спокойно приняться за завтрак.

— Мяска бы капельку. А, внучок?..

— Идите отсюда!

— Ну что ж так с бабушкой… А?..

Я оглянулся на двери. За столом-вахтой сидел парень в черной униформе, рядом с ним стоял, покуривая, второй.

— Идите, — громче и смелее сказал я старухе, — а то охрану сейчас позову!

Та укоризненно покачала головой:

— Ох-хо, бабушке…

И все же медленно поплелась дальше меж ровных рядов сидений.

Нормального человека просто так, с улицы, хрен сюда пустят, а такие вот — они повсюду. Такие везде пролезут, навоняют, аппетит испортят… Читал когда-то вроде бы у Соловьева: Петр Первый под страхом ссылки в Сибирь запретил нищим просить милостыню кроме как на паперти, а тех, кто давал ее, велел наказывать плетьми. Мудро вообще-то…

Я в детстве не видел нищих, калек, выставляющих свои культи, требуя жалости и денег, — мой родной город Кызыл не для них. Он маленький, какая-никакая столица, он достаточно молодой (основан в тысяча девятьсот четырнадцатом сразу как город), энергичный, вдалеке от железной дороги…

Впервые я увидел просящего милостыню лет в двенадцать. В Красноярске.

Мы шли с отцом где-то в центре, возвращаясь с покупками в гостиницу (отец был в командировке, взял и меня, чтоб мир посмотрел), и снизу вдруг раздалось: «Товарищи, помогите, пожалуйста». Без вызова, без желания обязательно привлечь, а как-то именно по-товарищески. Или это мне так сейчас вспоминается…

Я опустил глаза, приостановился. На доске с колесиками, с несколькими медалями на пиджаке, среди которых была темно-красного цвета звезда, как у Глеба Жеглова из «Места встречи…», сидел не старый еще, с седоватой щетиной человек. Он, казалось, просто поджал под себя ноги и теперь что-то бормочет с тротуара…

Отец дал ему зеленоватую бумажку-трехрублевку, а я — не подошедший для игровых автоматов (я перед тем играл в «Охотника», стрелял из ружья по уткам и зайцам) юбилейный пятнадцатик.