Наш последний эшелон - читать онлайн книгу. Автор: Роман Сенчин cтр.№ 68

– Ладно, первый взнос есть. Еще девять тысяч – и можно пожить.

Коридоры пусты, колышутся мягкие, но весомые переливы ученых речей; мы подглядываем в аудитории. Идут рядовые лекции, текут знания изо рта педагога в уши студента. Сами аудитории – этакий амфитеатр, но зрелище слабое; как они все ежедневно могут сидеть так, слушать, говорить – непонятно.

– Это ж моя группа! – шепчет Юрка. – Вон Аленка сидит, она меня когда-то любила, я ей теорию пределов сходящихся последовательностей объяснил.

– Вызови ее! Вызови!

Юрка снял шапочку, пригладил волосы. Постучался в полуоткрытую дверь и вступил в мир познания.

– Здравствуйте. Простите, Алену Яковенко на минутку можно? Очень важно и срочно!

Преподаватель, прерванный на интересной теме, разрешил раздраженно:

– Выйдите, Яковенко, но мы вас ждать не будем.

Алена спустилась с третьего яруса, попала в наши лапы.

– Здравствуй, прекрасная четырехкурсница!

– Что случилось?

– Алена, так рад тебя видеть!.. Не морщись, не надо, просто нет жвачки, чтоб скрыть аромат напитка. Алена, займи девять тысяч!

Знаете, коренным образом меняются люди за годы учебы в вузе. Вот свеженькая, жизнерадостная абитуриентка весело сдает вступительные экзамены, смешно напрягает личико, если возникают затруднения с ответом на дополнительный вопрос сурового, усталого педагога. А вот та же девушка в момент зимней сессии. Задолженности, конспекты, ночные зубрежки, зачеты… Бледная, трясущаяся, бегает из кабинета в кабинет, от преподавателя к преподавателю. Личико еще смешное, но жалкое; и сколько гаснет юношеских сердец, когда видят они свою любовь в таком состоянии. И даже те умницы, школьные отличницы, кто в сентябре считал себя солидной, спокойной и полной знаний, к январю превращаются в серых, глупых цыплят от страха перед словом – «отчислить»… Ладно. Теперь конец второго семестра, начало лета. Хочется быть беззаботной, свободной, но надо и перебраться на второй курс. И девушка мечется по институту со своей зачеткой в дрожащих мокрых руках. Толпы, толпы их бегают в эти дни, смешат, пугают и гасят, гасят остатки возвышенных чувств у малочисленного мужского пола… Перевалили на второй год обучения. Уже легче, с педагогами появились некие отношения, есть надежда, что не сбросят запросто с вузовского корабля в холодные воды жизни… И так из семестра в семестр, перебираясь через хребты экзаменационных сессий, теряя легкость и свежесть, принципы и амбиции, двигается студентка к диплому. Где та семнадцатилетняя милашка-все знайка, смело спорящая за пару слов в своем реферате? Хотящая стать учителем по призванию? Нет ее, а есть нездорово пухлая или болезненно худая особа; жирно накрашенное лицо, в дорогой и нелепой дубленке, с измотанным навсегда взором обесцвеченных глаз. Бежит она после занятий куда-нибудь к своему ребенку, появившемуся по ряду досадных ошибок, и от кого? – на этот счет существует у одногруппниц десяток пикантных версий. Смотришь ей вслед, и комок подступает к горлу, и слезы готовы уж капнуть из глаз бывшего романтика. «Ты ли это, Маша, Марина, Татьяна?! Ты ли не курила ничего, кроме «Данхила»? Ты ли сводила с ума? Ты ли это теперь? Твои ли губочки мечтал я поцеловать? Они ли стали жирными бордовыми пятнами? Ты ли это, Маша, Марина, Татьяна?!» А она мчится, ничего не помнит, не знает, кроме того, что завтра надо идти в школу на практику и визжать там на тридцать пять учеников-кретинов, что дома лежит ненавистный, но родной, засыпанный диатезом ребеночек.

И ты ли это, Алена? Твои ли густые каштановые пряди стали колючими лаковыми клубками? Твои ли стройные ножки поросли жировыми волнами от четырехлетней нервотрепки и неправильного питания. Твой ли взгляд перестал манить, глаза перестали гореть и сжигать сердца мотыльков?.. Ничего не сказала Алена, ничего не ответила, а скорей скакнула обратно в аудиторию и отдалась нудному голосу лектора:

– …Вот таким образом можно найти градусную меру угла между плоскостью сечения и основанием параллелепипида в пространстве «В».

– Зря мы сюда пришли вообще, – высказался Серега. – Надо идти к Юльке. Пойдемте к Юльке!

И мы покидаем пединститут с одной тысячей четырьмястами рублями и растущим желанием выпить.

Глава четвертая

Актриса драмтеатра

Утро укрепляется, готовит надежную базу для дня. Теплеет. Мы стоим на мраморном институтском крыльце, надеясь столкнуться с кем-нибудь знакомым, спешащим на занятия, но – не судьба.

– Ну, к Юльке?

– Пошли!

От педа до квартиры актрисы местного драматического театра Юлии Айвазовой недалеко, квартала два. Живет Юля одна, снимает квартиру, то есть родители шлют из Бограда тысяч двести в месяц. И Юля получает в театре примерно столько же; деньги у нее водятся… Выгнать с порога не должна, мы ей близки и интересны и связаны годами дружбы. Серега когда-то был ее почти мужем несколько месяцев. Может, даст на бутылку и выпить у себя разрешит.

А небо такое незимнее, ясное, солнце светит. А у прохожих серые унылые лица; идут куда-то. Наши шаги, их шаги сливаются в висках в удары невропатологических молоточков. Надо выпить, срочно надо выпить! И, чтобы выпустить сгусток скопившегося ожидания, я начинаю глухим, подпольным речитативом:

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут…

Юрик и Серега, конечно, подхватили, укрепили гимн героев ежедневной реальности. Вдохновенные оборванцы, смело идущие навстречу безвестным судьбам, готовые к любым испытаниям, к вечной борьбе во имя высших целей. А эти рядовые прохожие, забитые, злобные, погрязшие в своих ничтожных для всемирной истории делишках, взглядывают на нас и тут же отворачиваются. Наверное, боятся вслушаться и понять, чтобы не бросить всё и не пойти с нами в ногу, отрешиться от своего пошлого, душного мира.

Пятиэтажный дом почти в центре Абакана. Дом хрущевских времен, без особых удобств и архитектурных излишеств. Мне больше по душе строгие громады девятиэтажек, чем такие, готовые развалиться полубараки. Но подъезды здесь теплые, и при необходимости ночевать в них можно очень даже неплохо. Но, с другой стороны, жильцы старые и злые, даже перекурить не дают, и когда звонишь к Юльке, то соседние двери обязательно приоткроются на цепочке и сморщенные мордочки с подслеповатыми глазками следят, изучают тебя; кто-нибудь, конечно же, проскрипит: «Да нету никого дома, нету. Чего трезвонить?»

Дверь открыл высокий мужчина средних лет. Лощеное лицо с несколькими интеллектуальными морщинами, волосы чуть тронуты сединой, задумчивые тяжелые глаза. Просторная байковая пижама голубого цвета… Все мы тут же узнали его, все мы когда-то работали в театре: это главный режиссер – Георгий Вениаминович Свешин.

Я, честно говоря, растерялся. Когда ожидаешь встретить миленькую Юлькину улыбку, а вместо нее появляется солидный главреж, то подходящие слова лично у меня не рождаются. Вот за что Серега достоин всяческого уважения – тут же перестроился и выпалил: