Покидая мир - читать онлайн книгу. Автор: Дуглас Кеннеди cтр.№ 39

Я перебралась на другой же день после того, как увидела это место. Дом оказался не просто вымыт до блеска и полностью очищен от накопившейся пыли. В пузатой печке потрескивал огонь, а в кувшинах на обеденном столе и прикроватном тумбочке стояли свежие цветы. Холодильник был до отказа забит молоком и сыром. На столике рядом с качалкой обнаружились даже две бутылки местного красного вина. Там же была записка:

Надеюсь, вы удобно устроились. Я ближе к вечеру уезжаю, отправляюсь из Доджа греться в более солнечные места, а точнее, к янки на болота, во Флориду.

Мардж, уборщица, будет появляться два раза в педелю, менять вам постельное белье и наводить чистоту. Если решите задержаться больше чем на три недели, милости прошу. Просто отдайте деньги Мардж.

Надеюсь, вы получили то, что хотели…

Я распаковала вещи, включив на полную мощность «Си-би-си Радио 2» — канал классической музыки. На одном конце длинного обеденного стола я оборудовала рабочее место. Рядом с ноутбуком положила рукопись своей книги и несколько остро отточенных карандашей.

На следующее утро я проснулась в шесть. Приготовила себе овсянку и сварила кофе. Едва забрезжил рассвет, я вышла из дому и отправилась гулять — сорок минут до берега, сорок минут обратно. На улице было минус пять, если верить висевшему на входной двери коттеджа термометру. Ветра не было вовсе — идеальная погода для прогулки. Домой я вернулась в четверть девятого, бодрая. Усталость без остатка унесли с собой утренний морозец и морской воздух. Голова была свежая и ясная. Я была готова к работе.

И я в самом деле принялась за работу всерьез — по пять часов каждое утро. Я с удовольствием перелопачивала рукопись, устраняла длинноты и многословные отступления, уточняла доводы и доказательства, добавляла выразительные детали и вкрапляла шутки в надежде, что это оживит сухой текст научного исследования. Работа спорилась, тем более что я трудилась прилежно, не нарушая распорядка. По утрам подъем с первыми лучами солнца. Завтрак. Прогулка по берегу океана в течение часа двадцати минут (почему именно час двадцать? Понятия не имею — так уж сложилось), потом пять часов за книгой, затем обед, еще два часа шлифую текст, после этого еще одна восьмидесятиминутная прогулка, чтение, ужин и снова чтение. И каждый вечер в десять я уже ложилась спать.

Зачем мне потребовалось такое жесткое расписание? Дисциплина — это же не что иное, как самоконтроль, проявление власти, вера в то, что, соблюдая строгий режим и избегая соблазнов можно справиться с неполадками в своей жизни. Вероятно, именно по этой причине я каждое утро вскакивала ни свет ни заря. Дисциплина помогала отвлекаться от назойливых мыслей о федералах, которые, возможно, шли в это самое время по моему следу. А еще это позволяло мне отгонять мрачные размышления о том, что никто наверняка не захочет читать книгу, которую я переписывала. Однако закончить ее все равно было нужно, поскольку работа над ней была единственным, на чем мне удавалось сосредоточиться, что придавало определенный raison d'être [48] существованию. Не вина ли заставляла меня не опускать рук? Дважды в день, гуляя по пляжу Мартиники, я размышляла о Дэвиде: о том, что мне его не хватает, что я ощущаю его отсутствие ежечасно, о том, что он тоже любил прогулки по песчаному пляжу Попхэма. Я представляла его тело, распростертое на той дороге, потрясенное, как мне казалось, выражение на его лице, словно говорящем: И это всё? Я убеждала себя, что он хотел жить, что никогда не впал бы в такое отчаяние, чтобы…

Возлюбленный, ради которого ты писала свою научную работу, погибает рядом с побережьем… а потом ты снимаешь домик на берегу, чтобы доработать рукопись той самой научной работы и превратить ее в книгу.

Боже, почему все мы, как каторжные, тащим на себе свое бремя? Почему не можем освободиться от этой тяжкой обузы, зачем позволяем ей управлять собой и воздействовать на всю дальнейшую жизнь?

Ответов на подобные вопросы у меня не было. Я просто продолжала работать. Я не выходила на контакт с внешним миром и не получала никаких сигналов извне, если не считать новостей по радио. Сведя существование к необходимому минимуму, можно, оказывается, сделать его вполне сносным и даже приятным, особенно если стараешься больше не подставляться.

Один раз, однако, чувство вины все же вынудило заставило меня позвонить матери. Разговор я начала с сенсационной новости о своем уходе из «Фридом Мьючуал». Ее реакция была классической:

— Твоего отца это бы огорчило. Ему так хотелось бы, чтобы ты нашла в себе силы измениться.

Как обычно, я промолчала, подавив раздражение, а потом просто стала рассказывать, как и чем занимаюсь в Мартинике.

— Надеюсь, это помогает тебе заполнить время, дорогая, — заметила мама. — Ты ведь пришлешь экземпляр к нам в библиотеку, когда книгу опубликуют?

— Не сомневайся, мам.

Молчание. Потом:

— Я кое за что сержусь на тебя, Джейн. Очень сержусь.

— За что это?

— К нам в библиотеку заходили два джентльмена из ФБР, спрашивали меня. Твоего отца необоснованно обвиняют в каких-то финансовых махинациях…

— Необоснованно? — переспросила я потрясенно.

— Не делай вид, что подозреваешь его. Твой отец — блестящий бизнесмен.

— Мой отец — мошенник.

— Так ты поверила всему, что тебе рассказали фэбээровцы?

— Откуда ты знаешь, что…

— Агент Эймс сообщил, что с тобой беседовали и что ты рассказала им все, что знала о делах отца.

— А знала я немного, прямо скажем.

— Все равно, ты с ними сотрудничала.

— Это ФБР, мама. Я хочу сказать, когда человек обманывает даже собственных друзей… да еще и меня выставил на десять тысяч долларов…

— Слушать этого не желаю.

— Конечно не желаешь. Это было бы слишком болезненно, черт побери, — признать правду. Потому что это означало бы признать…

— Я кладу трубку.

— Папина нечестность стоила мне места.

— Уж не порицаешь ли ты его за…

— Порицаю его! Порицаю! Тебе что, фэбээрровцы ничего не сказали?

— Они много чего наговорили, но это полуправда… и спросили, не связывался ли он со мной. Кажется, сейчас он вынужден скрываться, и все из-за тебя…

Тут я вырубила телефон. И сделала то единственное, что помогало мне справиться с ненавистью и злобой на весь мир. Я села за работу.

В последующие четыре дня я удлинила себе рабочий день до восьми часов, беспощадно перекраивая текст и неуклонно продвигаясь к концу.

Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на деле, но, как ни старалась стереть образ отца, он безжалостно изводил меня, ежеминутно маяча перед моим мысленным взором. С тех пор как он скрылся, я постоянно задавала себе вопрос: где он может быть? Живет под чужим именем, нежится на каком-нибудь южноамериканском побережье? Или изменил внешность, раздобыл уругвайский паспорт, нашел какую-нибудь двадцатилетнюю puta [49] и прячется вместе с ней? А может, вернулся в Штаты — с поддельным номером социального страхования — и затаился, затерялся в каком-нибудь шумном городе?