Преподаватель симметрии - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Битов cтр.№ 36

— Это как у Ван Гога, что ли?

— У него подсолнухи, а то поля до горизонта… Я даже сделал одно открытие, только никто из биологов мне не поверил. На солнечном склоне… Впрочем, не буду.

— Что так?

— В стихах это у меня лучше получилось.

— Прочтите.

— Боюсь, собьюсь. Порядочный поэт помнит свои стихи наизусть. Если не помнишь, значит, не получилось. Боюсь перед вами опозориться…

— Вы так думаете, или вы так считаете… — Порозовев, она потупилась в его чашку. — Я вижу здесь очень красивую молодую женщину… она отвернулась от вас, смотрит в сторону… но как странно она отвернулась! Она в таком длинном восточном платье, вроде сари. Она индуска? Кстати, верблюд в чашке имеет очень точное толкование.

— Как же он туда поместился? Про верблюда не надо. Давайте про индуску. — Урбино уже начинал верить гаданию.

— Вы так сильно ее любили?

— Не успел.

— Но ей сейчас хорошо. Видите, она как бы на облаке? Как на съемочной площадке. Вот рядом, высокий, надежный такой… режиссер или муж? Рядом их детки, как ангелята… Она вся в драгоценностях. Где она сейчас?

— Она меня предала.

— Вас?? Как можно!

— Умерла.

— Sorry. Она что, была актриса?

— Нет, но была очень похожа.

— Ах, sorry sorry!

— No problem.

Hoy проблем… Урбино никак не предполагал за собой такого легкомыслия!

Приехав с сердцем, переполненным скорбью, избрав себе для непотревоженности ее, насколько мог себе вообразить, необитаемый остров, так стремительно все забыть, так страстно и сладостно погрузиться в забытье и соблазн!

Во-первых, Лили так изумительно чувствовала стихи (что было проверено на его собственных). Во-вторых, она замечательно гадала на кофейной гуще, и ему сразу захотелось писать стихи по сюжетам, так непроизвольно и прихотливо рождавшимся при истолкования кофейной графики. В-третьих…

— Давайте с вами сыграем вот в какую игру! — вдохновлялся Урбино. — Вы мне гадаете вечером на чашке, а наутро я вам приношу стихи на очередной кофейный сюжет! Ничего не надо сочинять — сама жизнь мне подарила сейчас следующую книгу. Пусть она так и называется — «Стихи из кофейной чашки»! Сначала ваш текст… с картинкой… Только как ее срисовать? вы умеете? а фотоаппарат у вас есть? — Глаза Урбино горели.

— И рисовать не умею, и фотоаппарата нет… — Лили задумалась. — Марлен когда-то увлекалась.

…Во-первых, во-вторых… в-третьих — Лили была красива.

Пепельная длинноволосая блондинка, немного за тридцать, с карими глазами и не тронутым ничем, кроме естественного загара, лицом, она походила на чуть повядшую чайную розу, но написать такое в стихах Урбино никак не мог себе позволить, ни по вкусу, ни по смыслу. А мадригал уже начинал созревать…

— А на чайных чашках гадать нельзя? — только и мог спросить он.

— Наверно, можно, только я не умею, — пожала она загорелым плечиком.

— А я могу, — заявил Урбино. Естественно, перешли на чай.

Урбино крутил в руках ее опустевшую чашку, что-то приборматывая. Потом покраснел и отбарабанил:

Хоть я не так же понимаю,

Как вы, в кофейных письменах,

Но и по вашей чашке чая

(Хотя отныне я монах)

Я слишком явно замечаю,

Что, как бы сильно ни зачах,

Однако в вас души не чаю.

С улыбкой сердца говорю:

Стишки, хотите, подарю?

— Что ж, очень мило, — кивнула Лили, слегка порозовев, чем еще больше напомнила розу чайную. — Ладно, чашки в сторону… Уже солнце садится, а я вам еще не показала вашу каюту.

Они вышли на палубу, солнце уже скрывалось за дюну.

— А я вашего моря еще толком не видел… — сказал Урбино.

— Тогда давайте поторопимся, пока еще солнце не село!

Они сошли с борта «Верблюда», и солнце тут же спряталось за дюну.

Лили стряхнула сандалии на песок, как на пол, и стала карабкаться на дюну. Урбино следовал за ней.

Песок из-под ее изящных ступней сыпался ему на голову, и нельзя сказать, чтобы это ему не нравилось. Пейзаж, открывавшийся ему снизу, стоил любого заката… на редкость стройные ножки, и ничего больше (в смысле под юбкой).

Лили была привычней — и легче и быстрей выскочила на вершину. Более тяжелый Урбино потерял полдистанции, увязая в осыпающемся песке, перешел на четвереньки (возможно, и не из-за трудности подъема, сколько из-за желания получше рассмотреть «пейзаж» снизу). Во всяком случае, он еле вскарабкался наверх, запыхавшийся и потный, чтобы убедиться, что и это того стоило.

Солнце как раз клонилось к горизонту, непомерно разрастаясь и пунцовея по мере приближения к касанию. И вдруг, когда это случилось, стало сплющиваться и стремительно тонуть.

— Странно, что море не шипит, — изрек Урбино давно открытую им фразочку.

— Меня тоже это каждый раз удивляет, — мгновенно согласилась Лили.

Солнце совсем погрузилось, и верхний его сегмент вытягивался, все более напоминая плывущий на горизонте корабль, светящийся иллюминаторами.

— Вот судно, которое тоже идет ко дну. — «Урбино, не говори красиво», — усмехнулся он про себя.

— Завтра оно вернется со стороны залива.

— Почему вы так уверены?

— Я каждое утро его встречаю!

— Странно, — сказал он, — я вдруг подумал, что за жизнь свою видел гораздо больше закатов, чем рассветов… А их ведь должно быть поровну?

— Не надо так уж пессимистично. Просто вы горожанин и поэт.

— На что мне здесь обидеться? — кокетничал Урбино.

— Пока не на что. Просто вы, скорее всего, сова. — Скорее всего. А вы?

— А я жаворонок.

— Значит, мы разные птицы! — вздохнул Урбино.

— Зато солнце для нас одно… — Лили делилась закатом как собственностью. — Смотрите, слева вверху — Луна! Не правда ли, хорошо?

— Не то слово. Хотите в тему?

— Хочу.

Урбино вдохнул поглубже, сосредоточил свой взгляд на последней, не слепящей уже алой полоске и начал:

Закат не ведал, как он красен был,

Морская гладь не для себя серела,

Не видел ветер, как он гладь рябил,

И дерево на это не смотрело.

Они стояли, в ночь заточены,

Незримы для себя, горя, играя,

Ни звуковой, ни световой волны

Не разгадав, но ими обладая.

Не знало небо, что луна взошла,

Что солнце скрылось. Темнота густела.