Улетающий Монахов - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Битов cтр.№ 39

— Я его переделал, — Ленечка чем-то огорчился.

— Читай, не ломайся, — приказала Наташа.

— Ага, — сказал Ленечка и зажмурился. — Сейчас. Ага. «Рассвет». Это название. Значит, «Рассвет».

Как будто бы я умер, мир стоял…

В нем не было меня, и понемногу

Он очищался от того, что я

Присваивал, приписывая Богу.

Так чуждо и прозрачно все во всем,

И на глазах последний контур тает,

Деталь случайную на память унесем:

На горизонте дворник рассветает.

Как добродушен и халтурен взмах

Его метлы! Игрушка… Как обидно

Материя мерещится впотьмах:

Сквозь нас видать, коль мне себя не видно.

Концу конец — начало всех начал:

Мир так прекрасен, словно я в нем не был;

Прозрачные значенья не сличал

Со словом, а в начале было небо.

И будто не бывало в нем меня…

…Лежит строка прощальная в конверте —

Какая чушь! — как будто бы два дня

По почте жить удастся после смерти.

Сначала Монахова не покидало чувство неловкости от распева и качания Ленечки. Он, правда, почти сразу поверил, что Ленечка не прикидывается — это он уже знал. Он взглядывал на Наташу, потому что впервые получил такую возможность: она теперь на него не смотрела, волнуясь за Ленечку. «Она же его человек! — подумал Монахов с ревностью и удивлением. — Как она этого не знает?..» Тетя щурилась. Зябликов вертел в пальцах свою «беломорину», аккуратно просыпая из нее табак на газетку.

И что-то понравилось теперь Монахову. То ли он привык и преодолел стыд перед его чтением, то ли успокоился за Ленечку, что особенного позора не будет. Он слушал все внимательней и удивленней, зато Наталья совсем перестала слушать, от волнения — смотрела, как слушает Монахов…

— Скоро конец, — сказал Ленечка.

Беги скорей. Нас взяли на прицел.

Нас окружили ложные понятья!..

Стой до последнего. Пока не жив, но цел,

Ты не прорвешь их ватные объятья.

Вот формула! «Пока не жив, но цел». —

Наркоз, эфир, фасованная прана…

Ты опоздала, я же — не успел.

Ты никогда не просыпалась рано…

Приснись себе. На мой не-мой звонок

Открой босая… Это я. Не рада?..

Не открывай. Взгляни в дверной глазок —

Увидишь отворенной клетку сада.

И нет меня. И будто глубоко

Внизу обрыв. Туман пустой клубится.

Как пролитое мимо молоко…

Твой дом отплыл, отчалил, моя бикса!

А ты осталась на его борту

И смотришь в пустоту припухшим взглядом…

И привкус металлический во рту…

И на лице твоем легка досада.

Ты и не знала, что в саду — обрыв…

Крик петуха застыл там так высоко! —

Вниз не смотри… Калиточку прикрыв,

Ступай домой. Расстанемся до срока.

Все молчали.

— Раньше было лучше, — ревниво сказала Наташа.

— Правда? — с готовностью откликнулся Ленечка. — Мне тоже сейчас не понравилось. Да ну их! — легко отмахнулся он.

Монахов же наконец проникся. А ему как раз очень понравилось — он счел должным сказать об этом и почему-то покраснел.

— Правда? — с Ленечкиной готовностью откликнулась Наталья. — Ну ты, Монахов, молодец! Я не ожидала. А что я говорила? — торжествовала она. — Сам видишь.

Монахов, не глядя на нее, извиняясь и опять краснея, попросил даже переписать стихи.

— Так я вам сейчас перепишу, — согласился Ленечка, благодарно захлопал ресницами, закивал и сел с ним рядом, как с другом. Монахов поразился этой перемене — или с самого начала он все не так понимал?

— На, пошаби, — сказал во все время не подымавший глаз Зябликов. И протянул Ленечке какую-то, для Монахова неожиданно длинную, «двойную» «беломорину». — Заслужил.

Ленечка радостно заулыбался и взял таинственную папиросу.

— Не смей курить! — рассердилась Наташа.

— Хорошо, — тут же согласился Ленечка и заложил папиросу за ухо. — Тогда давайте выпьем.

После чтения стихов он чувствовал себя, по-видимому, неловко.

— За нашего поэта! — провозгласила тетушка.

Монахов протянул свой бокал с особой поспешностью.

Оказывалось, к его собственному удивлению, что стихи произвели на него еще большее впечатление. Впечатление это как бы проявлялось по мере. Он все косился на Ленечку и потуплял взор. Вся нелепость и детскость Ленечкиной внешности несла теперь для Монахова некий отпечаток значительности. Признав, «зауважав» Ленечку, Монахов будто искал в нем непосредственно последовавших за фактом этого признания изменений — и не находил. Это был все тот же Ленечка, который с удовольствием «запил» свое чтение и скоренько забыл о нем. «А Наташа, значит, его Муза…» — медленно подумал Монахов и этим взглядом посмотрел на нее. Она смотрела на него пристально, будто стараясь различить его в далекой перспективе.

Перспектива эта вдруг покачнулась и сократилась, переломившись надвое. Звякнула сама собою рюмка о близкую бутылку. Качнулась лампа, передвинула тени. Все необыкновенно оживились.

— Ого! — сказал Монахов. — Неужели?

— Около пяти баллов, — гордясь, сказала тетушка.

— Отлично!..

Все выпили за это, повторив в своей памяти толчок всеобщим чоканьем. Все тени успокоились на прежних местах: Монахов, как бы потрясенный живым явлением природы, мечтательно не глядел на Наташу, Ленечка не видел Монахова, как не заметил, кажется, и землетрясения, Наталья же…

— Монахов… — сказал она. — Иди ко мне.

«Ленечка же рядом… Как она может!» — воскликнул молча Монахов и потупился, не выдержав ее взгляда.

— Ты что, не слышишь?

Монахов замычал и замотал головой от непереносимости. Все — смотрели.

Зябликов фабриковал следующую папиросу. Движения его были размеренны и точны (но в этой неторопливости будто еще острей плескалось его нетерпение), чем ближе к завершению, тем медленней истомляя себя, — он удовлетворился наконец ее аккуратностью и плотностью и жречески чиркнул спичкой. Осторожнейшим образом прикурив, он повел себя еще страннее: чуть выпустив дым, он тут же судорожно подвигался за ним, ловя его жадным ртом назад, подгоняя ладошкой утекающую струйку дыма с конца папиросы, — напоминал рыбу из воды. Он был чрезвычайно поглощен, и Монахов не рискнул его спросить, зачем он так, но больше никого это не удивляло. Сделав ряд вот таких вороватых затяжечек, он откидывался и расслаблялся, прикрыв глаза; осторожная, слепая улыбка чуть трогала его губы. «Чудак…» — думал Монахов. Тетушка, лишившись Зябликова, щурилась на Монахова. Выходит, Монахов зря полагал, что она настроена против, наверно, она, не выпив, стеснялась. Она посмотрела на Монахова и стала тихо, но как бы профессионально напевать: «Я притаилась, не говорю ни слова…» «Алкоголичка», — подумал Монахов.