Аптекарский остров - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Битов cтр.№ 98

Когда наконец подъехала скорая, парень был мертв. Врач не щупал его пульс.

Развязный санитар выволок носилки. Догадались потушить фары. Какая наступила ночь! И это было все. Отлетела…

Стал виден салон, и гам достиг ушей Монахова: «Еще бы, воздушная струя…», «Смотреть надо», «Молодой какой…» И — что там еще?.. — самолет прямо кишел живыми людьми. Как горох в чудовищном стручке. Все были пьяны от этой смерти. Рассуждали, погнулся ли винт — вряд ли. Тогда полетим? Странным было так вдруг и полететь, но, с другой — почему бы и нет… Монахова душило рыдание. Нелепая смерть… Нелеп был случай, но — не смерть.

Прошло какое-то достаточно долгое время — из кабины, с чемоданчиками, очень напоминавшими тот, солдатский, вышел экипаж. На них неприлично смотрели — они не смотрели ни на кого. Они были ни в чем не виноваты. Смущенные, красные, будто их застигли за чем-то неприличным, торопливо прошли они по проходу. Правильно, экипаж травмирован, рассуждали пассажиры, смена экипажа… Прошло еще какое-то время, в самолете становилось невыносимо душно. Смерти уже не было, рос ропот: мало ли чего не бывает, лететь пора. И тут, ко всеобщему возмущению, всех высадили.

Монахов, со вздохом облегчения, отбился от толпы. Фонари в листве, урна для мусора, пыльный запах какого-то первого стручка, застоявшиеся лужицы тепла, тень листвы на асфальте, плевки, окурки — все это отчасти умиротворило его. Но — как жить дальше? После того, как на его глазах отлетела душа, не мог Монахов. Монахов не мог, и тут он совершает законченный ряд последовательно неточных поступков, знаменующих собою Жизнь. Быстрыми шагами убегая от себя, он идет прямиком в ресторан, где за минуту до этого перестали подавать водку. Да, в соответствии с постановлением горисполкома, после семи… «Без семи семь!» — кипит Монахов. Без пяти поправляют его, а без четверти-Монахов живописует, что только что погиб человек. Его начинают слушать. Входят в подробности, сопереживают. Узнав, что погибший не доводится Монахову, официантка теряет к этой смерти всякий интерес, но водки приносит. Монахов выпивает ее с великим отвращением и трудом. Она тепла, как Ташкент. В будке пахнет мочой — Монахов звонит Наталье. Торжественно лепечет про смерть.

— Что с тобой, Монахов? — испугалась Наталья. — Что ты подумал?! Ты не улетел, Монахов, милый?.. Приезжай. Никого нет. Я у тетушки спала, дурак! — Наталья заплакала басом. — Как ты смеешь… Зябликов сам ушел. Ленечку разогнала. Навсегда, до завтра, скоро явится. Приезжай, Монахов…

— Человек умер, — сказал Монахов.

— Какой человек? Что ты говоришь?! Хочешь, я приеду?..

Монахов молчит. Что он может сказать?

— Я приеду. Ты где?

— Нет, — сказал Монахов сурово.

Вышел на тот же воздух. Слаб Монахов, слаб, но и не так слаб — никакого стыда не испытывает теперь он, и это ему как-то странно. Жизнь пребывает в нем в формуле Монахова — в нем одном, не в них. Водка проскочила, будто ее и не было; вторую водку за ту же смерть не купишь. Что он, собственно, здесь ошивается — одумался Монахов. На вокзал! Да вот так вот, рельсиками по колесикам, как бывало…

Фонарь в листве, урна, окурки, пыльный, теплый, бензиновоцветочный угар — можно и не оборачиваться: все это было — самолет. Новенький, блестящий, каких-то иноземных линий — Монахов еще такого вблизи не видел. Ба, знакомые все лица!.. У турникета перед выходом на летное поле стояли примелькавшиеся пассажиры с его рейса нерасстающейся кучей. Тот черненький, интеллигентненький, что примечал его при регистрации как своего, прямо направился теперь к Монахову как к своему. «Сейчас объявят посадку. Нам предоставили Ту-154, сняли с рейса на Дели. Он летит на час скорее. Мы будем в Москве почти в то же время, как если бы летели на том… Представляете?» — возбужденно поведал он. «Да», — сказал Монахов без вызова и отошел в сторонку. Чем он так горд?..

Не прошло и пяти минут, как все так и оказалось. Коллектив их рейса, отнюдь не обескураженный, а сплоченный общей смертью, бросился на штурм небывалого самолета. К самолету было подано два трапа, и посадка велась в две очереди одновременно. С такой практикой Монахов тоже еще не сталкивался (в кино что-то такое видел…). Казалось бы, вдвое быстрее — куда там! Стюардессы были сметены с трапов, кишащая толпа гроздьями свисала с перил. Плач и стоны. Монахов такого тоже еще никогда не видывал. Он многого сегодня не видывал. «Надо же! — в сторонке недоумевал он. — Ведь нам всем только что продемонстрировали, что это такое, с максимальной наглядностью: мясорубка, смерть… Ни один не сдал билет, ни один не бросился на поезд! Продемонстрировали ее действие — и все бросились в нее с тем большей страстью… Нет, люди не обучаются. Люди — не машины, а животные». Такой давки не помнил Монахов с младенчества, с военных пор. «Все же улетят! Куда же вы?..» — утонул последний писк стюардессы. Куда же мы… Монахов увидел поверх голов верхом на чемодане вдову и вдруг вспомнил, где ее видел. Это была вдова сменного мастера Нуриманова, погибшего при аварии, которую он, Монахов, так ловко раскрыл. Ему ее тогда мельком показали, в дирекции… хлопотала пенсию по потере кормильца — побыстрее, чтобы не терять платных дней после смерти… Тогда Монахов ее не заметил — сейчас разглядывал ее тогда: точно так погиб ее Нуриманов, как сейчас вот этот солдат… Так разве я понимал, что случилось, что произошло, кроме неправильно взятых коэффициентов? Эксперт… Нет, смертью народ не удивишь, лайнером — тоже. Столько войн, смертей, пересылок!.. Еще совсем недавно, уже при нем, Монахове. Это вчера и сегодня — случайная смерть, позавчерашняя — уже не случайна. Монахов иначе смотрел теперь на штурм самолета: чем лайнер — не теплушка?

Высокая мысль! Так что же ты, Монахов?.. Ему не надо было и оборачиваться, чтобы ощутить Натальино присутствие за турникетом. Она рвалась на поле, и пока, в ночи, Монахов еще мог ее как бы не видеть. Он ринулся в самую гущу толпы. И вышел победителем в борьбе за трап. Перед тем как нырнуть окончательно в самолетное чрево, мог он увидеть через плечо прорвавшуюся через все преграды Наталью, бегущую по полю. Она его не видела.

…Монахов летел, пристегнувшись и не куря. По радио шли объявления по-английски и хинди — узбеки крутили головами и смеялись. Стюардессы, выше ростом и сортом, были с каким-то избытком вежливы. В этом было что-то оскорбительное — казалось, они ленились примениться к обстоятельствам. «Наш самолет совершает рейс Москва — Дели», — сказало радио по-английски, прежде чем хоть его-то догадались выключить.

«Ловко, однако ловко… — думал, задремывая, Монахов. — Мы будем в Москве практически в то же время… — он поискал глазами того, черненького, и не нашел. — Надо отдать должное „Аэрофлоту“: весь инцидент разрешен с оптимальной быстротой и тактичностью. Не мог же и впрямь лететь тот же экипаж. Как-никак убийство… Как ловко из всего вычтена именно смерть… В то же время!! Какое торжество. Для этого требуется лишь следующая модель. Прогресс вычитает смерть… Если вам все время подсовывать то икру, то новый самолет, не мудрено не только смерть, но и жизнь — не заметить. Нас привилегировали… Чем не глагол? А смерти — не было. Что-нибудь было. А смерти — не было».