Похожая на человека и удивительная - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Терентьева cтр.№ 70

Мне показалось, что за то время, пока я мчалась к ней на помощь от Герды, Верочка точно успела понять, зачем ей сегодня жить. А до завтра я все равно у нее не смогу остаться.

– Так… – я набрала номер городского такси. – Через полчаса тебя будет ждать такси у главного входа в торговый центр. Сможешь отличить такси от обычной машины?

Верочка сердито посмотрела на меня и, отобрав у меня шоколадку, которую я так и не успела откусить, решительно зашагала по анфиладе в сторону ярко светящейся рекламы парфюмерного магазина. Вот и здорово, вот моя ученица и становится похожей на самостоятельную девушку, правда, пока очень глупую, но это, скорей всего, пройдет вместе с молодостью.

Я хочу к нему поехать. Теперь уже не знаю, на всю осень, на пару дней или до конца жизни. Но я хочу поехать. Меня что-то остановило, когда я несколько дней назад, побросав в сумку вещи, собралась в Калюкин. Встреча с Женей не могла быть просто случайной. Да ведь я могла и проехать мимо. Тогда что мне помешало поехать? Предчувствия? Привычка к одинокой жизни? Но вообще-то никто мне пока не обещал жизнь эту сделать другой.

Я несколько раз набирала номер телефона Климова и, не дождавшись гудка, нажимала отбой. Что я ему скажу? Что я соскучилась? А я не соскучилась. Это совсем другое. Просто в моей абсолютной самодостаточности появилась брешь. И в нее утекает часть моих драгоценных сил. Я вообще-то нужна самой себе. Я никому особенно не нужна в этом мире. Но себе, по крайней мере, нужна. Собранная, остроумная, быстрая на ответ и на решения. Я такой себе нравлюсь и к такой себе привыкла. Такая я кое-чего достигла в этой жизни. А я нынешняя стала задумчивой, проезжаю нужные повороты, забываю, куда еду, равнодушно беру интервью и поверхностно строчу потом статьи, пропускаю мимо ушей ядовитые реплики Генки Лапика.

На прошлом эфире тема была сиюминутная, не люблю таких однодневок, но настолько животрепещущая для большинства жителей нашего города, что и мне пришлось, хочешь не хочешь, в ней участвовать. По случаю вспоминали одиозную отставку одиозного мэра, правившего городом восемнадцать лет. Картинного, одевавшегося как простой шофер, хитроватого и жесткого человека. Сейчас уже сильно пожилого и покинувшего хлебосольную, доверчивую Родину.

– …и город наш теперь, превращаясь на глазах в настоящую европейскую столицу, избавится от всех своих бед… – разливался соловьем, забывая о границах приличия и, главное, реальности, Генка.

– Избавится от сотен тысяч ненужных машин, – подхватила я, пока Генка переводил дух, – от невежества и грязи, от бессмысленных, сидящих друг у друга на голове продуктовых магазинов и аптек, избавится от своих назойливых гостей, приезжающих к нам без спросу и приглашения, от старых картонных пятиэтажек, от «новых» домов, которым уже тоже тридцать – сорок лет и в которых давно пора менять все прогнившие трубы…

– Сразу не избавится, это правда. Всего-то три года прошло, это не срок. А что ты предлагаешь? – спросил Генка довольно дружелюбно. – Сама, кстати, хочешь быть мэром?

Действительно, его я никак не задела, а за город и старые-новые политические команды он радеет просто так, по службе.

– Нет, мэром я быть не хочу. Но лично я предлагаю гостям уехать по домам, заняться своими собственными землями, пока эти земли кто-нибудь, у кого один квадратный метр земли на семь с половиной граждан, не отобрал за ненадобностью. Это касается не только узбеков, таджиков, молдаван. Это касается, в первую очередь, всего потока покорителей Москвы, которые едут из маленьких российских городков.

– Там у них негде работать! – вздохнул Генка.

– Мы говорим о том, как спасти Москву от экологической и культурной катастрофы. А потом – если так будет продолжаться, то маленькие города будут умирать, как на протяжении сорока – пятидесяти лет умирали деревни. Умирали и умерли.

– Ты смогла бы жить в маленьком городе, дорогая Лика? – спросил Генка.

– Я – да.

Режиссер сказал нам в наушники, чтобы мы сворачивали тему, пришло время музыки. А я бы могла говорить и говорить о том, как я буду жить в Калюкине, как я буду ходить по маленькой улице в маленький магазин за хлебом… Как я буду работать… Где? В местной школе? Нет, я не учительница. Я бесконечно уважаю хороших учителей. Но сама быть учительницей не могу. Я не могу объяснять другим то, что сама отлично знаю, что слишком просто и можно понять за минуту.

Так где бы я работала в Калюкине? Я ведь уже себя спрашивала об этом. Но не шла дальше смутной и приятной картинки, как я бреду по осенней улочке за хлебом, по шуршащим листьям, смотрю на золотистые березы, краснеющие клены и серебристые ивы, спускающиеся из некоторых дворов прямо на асфальт, так, что приходится их обходить, шагая на проезжую часть, по которой в час проезжают три машины, одна из них как раз везет свежий хлеб в тот самый магазинчик, один из двух в городке…

Я всё придумываю. И машин в Калюкине больше, и магазинчиков хватает. Я грежу о чем-то забытом – может, такой городок я видела в детстве, или есть такие городки где-то в глубине России, куда ни добраться, ни доехать – на перекладных разве что, с одного автобуса на другой, на своей машине по тем дорогам проедешь только в одну сторону, пока не убьешь ходовую. Там пьют и умирают. Рождаются уже в других городах, побольше, где есть нормальные больницы, нормальные дороги, где можно найти работу. Замкнутый круг? Вероятно.

Увы, я не реформатор и даже не член какой-либо партии. Я… Я просто устала от шума, грязи, чужих лиц, чужой речи вокруг – в моем собственном родном городе, я задыхаюсь от выхлопных газов, я чувствую бессмысленность своей работы и всей своей суетной жизни.

И еще. Я очень хочу утром перемолвиться с кем-то словом. Прижаться щекой и сказать: «Пора вставать – утро…» Я…

Так, все, решено. Я не буду больше разводить соплей на эту тему. Я просто поеду в Калюкин. А там посмотрим. Ничего решить, сидя в центре родного, но осточертевшего мне мегаполиса, я не могу.

Сумка моя до сих пор не разобрана, положить еще пару вещей. Взять отпуск на работе, тем более что предыдущий я не использовала, два выходных плюс… скажем, пять дней. Договориться на радио… Позвонить Верочке, удостовериться, что в ближайшие дни она не потеряет смысл жизни. И Герде. Жене звонить не буду – его вернувшиеся родители вряд ли сразу снова уедут надолго. А дружбы с мальчиком у нас не получилось. Он меня боится, и для дружбы это – непреодолимое препятствие.

Я ловко обхожу сама с собой один очень важный пункт. А не позвонить ли тому, к кому я еду? Ради кого и из-за кого все это устраивается? Нет, не позвонить. А вдруг он ответит мне что-то не то? Или же… или же просто не ответит. Нет, нет и нет. Я боюсь? Да, боюсь. Имею же я право бояться чего-то, я, бесстрашная и самоуверенная, абсолютно самодостаточная женщина на хорошей машине с хорошей работой и великолепной – для честного заработка – зарплатой?

Я волнуюсь, поэтому не понимаю, что из моих тревожных мыслей – просто волнение, что – предчувствие, а что – глубоко скрытая неуверенность себе. Ведь где-то в самой-самой глубине души я никогда не перестаю чувствовать свою неполноценность из-за того, что судьба не дала мне возможность, простую и естественную для всех, – возможность продлить свою собственную жизнь в ком-то другом. Ведь это именно так? Именно в этом великий смысл – в продлении жизни, в наполнении собственной жизни смыслом другой жизни, появившейся благодаря тебе. А разве это не важная цель? Разве ради этого не стоит жить? Ради того, чтобы кому-то было хорошо, тепло, надежно рядом с тобой?