Небеса - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 31

Каждый месяц сестра брала Петрушку с собой в «Космею». Мне это было не по душе, но Сашенька в таких случаях резко отставляла любезный тон и шипела, как обожженная вода: "Это мой ребенок, забыла?"

Петрушка всегда подолгу плакал, когда они возвращались. Сашенька, как маньяк, бросалась читать свои строки, а я носила крепко вцепившегося в плечо малыша по комнате, пока он не начинал клонить головку и медленно моргать, засыпая. Головка тяжелела, рука немела, и когда Петрушка засыпал накрепко, из комнаты появлялась Сашенька — с извинениями наизготове:

"Прости, Глашка, я зря тебя обидела. Марианна Степановна хочет видеть, как он растет, не о чем беспокоиться. Все в порядке!"

Я молчала, глядя на мирно сопящего Петрушку — его дыхание охлаждало мне руку. Как мне хотелось забрать малыша с собой навсегда — пусть жил бы со мной, тем более, что собственные родители тяготились им… Я, конечно, скрывала эти мысли, а, впрочем, может, они просачивались наружу по капельке?

Наш маленький мир менялся на глазах, и мне казалось преступным молчаливое поощрение Алеши: он позволял Сашеньке сходить с ума и оплачивал это безумие. Мне часто хотелось спросить у Лапочкина о книжках, набитых долларами, но я благоразумно удерживалась. Я с каждым днем становилась благоразумнее: словно бы утерянная Сашенькой сдержанность понемногу стекалась ко мне.

…Мама защелкнула пудреницу и оглядела себя в зеркале, поджав губы и выпучив глаза: "Дело в том, Сашенька, что Глашу, в отличие от тебя, крестили в церкви. Бабушка Таня, помнишь? Она всегда была себе на уме и умудрилась утащить ребенка туда. Меня не было дома всего два часа, я просила ее присмотреть за Глашкой, пока мы с тобой сходим в кино. И ей хватило фильма, это была Индия, где слон затоптал женщину, помнишь? Она успела окрестить ее, хотя мы с отцом были категорически против! Марианна Степановна сказала, что это абсолютно все объясняет — Глаше никогда не пробраться даже на первое небо, я уж не говорю об орбите!"

Сашенька посмотрела на меня с сочувствием — видимо, я теряла очень многое. А я смотрела на маму с ужасом: как она могла скрыть от меня такую вещь?

"Не смотри волчонком, Глаша, — строго сказала мама, опрыскивая шею Сашенькиной туалетной водой. — Я сразу сняла с тебя крестик и выбросила: не дай Бог, отец бы увидел!"

"Ты сама слышишь, что говоришь?" — разозлилась я.

"Слышу! Я живу, слава тебе Господи, в свободной стране. И долг свой по отношению к тебе я выполнила: это ты сидишь у всех нас на шее!"

Мама раскраснелась так, что румянец проступил даже через толстый слой пудры. Сашенька испуганно заговорила:

"Ну, мама, ты же знаешь, Глаша мне помогает…"

"Это ее предел, — жестко сказала мать. — Ее предел — смотреть за ребенком, потому что она совершенно не заинтересована переходом в шестую расу. И как я могла родить такого злого, равнодушного человека!"

"Ладно, мама, пойдем, а то Марианна Степановна будет волноваться. Глаша, не забудь погладить белье, ладно?"

Мать гордо прошла мимо: толстые сережки качались в мочках ушей, будто маятники. Я чувствовала тошнотворную слабость в руках.

…Я была слишком мала, чтобы бабушка Таня стала говорить со мной о вере: наверное, думала, что время еще придет… Картонная иконка сохранилась, но этим все оканчивалось: я не могла представить, как начну вдруг падать ниц и говорить на незнакомом языке… Но ведь я взяла ее домой тем летом, вместе с альбомом безбожных карикатур, так ловко убедивших в открытии — мой Бог существовал, и точка.

Все же, крещена я была или нет, смерть и только смерть, а вовсе не призрачная вера, стала флагом моей жизни, ее "Веселым Роджером". Именно страх окончательной смерти стоял между мною и верой: я не хотела смириться с тем, что мертвое тело надо будет оставить в земле, как ненужную одежду. Кстати, Бугрова, сколько я успела понять из той лекции, призывала смотреть на человеческое тело как оболочку, а мне было бы жаль оставить эти привычные кости, обжитые мышцы, знакомое отражение в зеркале…

Бедная бабушка Таня, как же грустно ей было видеть с небес свою крестницу.

Может быть, прав не Артем, а все-таки Антиной? И мне следует выяснить отношения со смертью?

Пока я только отворачивала от нее лицо.

У Лапочкиных Интернет появился едва ли не первым в городе, благодаря Алеше: он сразу научился нырять в эту клейкую паутину и плавал там часами кряду. Я загрузила поисковую систему и вбила в пульсирующее окошечко то самое слово. Шесть букв, ни одна не повторяется. Я пробиралась по темным коридорам сайтов, собирая падающие на меня ссылки и статьи, не успевая прочесть, чувствовала, как она приближается, смерть…

Петрушка проснулся через два часа, похныкал и снова затих, вытянувшись в кроватке. Но мне было не до Петрушки, я радовалась непривычно долгому отсутствию Сашеньки и тому, что Алеша задержался в офисе. Мне хотелось рассмотреть смерть внимательнее: пусть я подглядывала за ней через светящийся прямоугольник монитора, это лучше, чем ничего.

Мусульманские покойники сидели, а не лежали в земле. Викинги пускали вниз по реке лодочки с трупами. Индейцы сиу заворачивали мертвых в шкуры и привешивали к высоким веткам. Монголы измельчали плоть умерших и скармливали ее, перемешанную с ячменем стервятникам. Иудеи разрывали на себе одежду, тайцы выносили мертвые тела из дома через окно, индусы сжигали умерших и высыпали пепел в Гангу. В Конго умерших кормили через трубочку. В России незамужних девушек хоронили в подвенечных платьях. В Швейцарии места на кладбищах стоят так дорого, что могилы живут всего двадцать лет — потом экскаватор очищает территорию для новых покойников. Над могильным холмом Чингисхана прогнали табун лошадей. Китайский император Цинь Шихуан лежит в пропитанном ртутью кургане, а по соседству с ним — тысячи терракотовых солдат. Ленин и председатель Мао выставлены под стеклом, словно бабочки в музейной коллекции. Фараон Хеопс испарился из собственной пирамиды, а Бонапарта упрятали в несколько драгоценных гробов. Португальский король Педру приказал выкопать Инеш де Кастро из могилы, где она пролежала два года, и короновал смердящий труп. Сержант Бертран резал мертвую плоть, некрофил Фефилов насиловал задушенных женщин.

Гигантская костяная люстра в Седлеце глядит пустыми глазницами черепов на посетителей, выбегающих прочь в пугливой испарине. Штабеля сухих тел в Палермском склепе капуцинов, белоснежная красота Тадж-Махала, выстроенная для мертвой "Избранницы Двора". Тревожный полумрак соборных крипт, собаки в ногах герцогов и кардинальские шапки на главах отцов церкви. Мусульманские полукруглые и остроконечные надгробия, выложенные дешевым кафелем, светятся под перевернутым месяцем.

…Наша земля была огромным кладбищем, люди мерли гроздьями в любые времена. Молнии, каннибализм, жертвоприношения, войны, эпидемии, войны, войны, войны…

Теперь надо было искать обратную дорогу.

Во рту скопилась вязкая, противная слюна, я отвела глаза от смертельных плясок. Как раз вовремя, чтобы открыть дверь, — звонок пел свою арию.