– Я не умею…
– Чему же вас в школе учат? – возмущен папа. – Страдать он не умеет!
В советской школе учили многим вещам, полезным и не очень. Но чему не учили совсем – так это страдать.
И запрещали говорить и думать «про это». Потому что серьезное отношение к «этому» вызывает страдания. А наша педагогика вполне официально была педагогикой оптимизма, бравурности, маршей и стягов.
Результат не замедлил сказаться. Советская культура наследовала так называемым «революционным демократам», которые если в чем и преуспели, так это в отнятии у личности половых признаков. В классической советской психологии и педагогике речь шла о человеке, о развитии ребенка. Меж тем человек и ребенок – это слишком высокая абстракция, чтоб ее можно было тестировать и воспитывать. На деле бывают мужчины и женщины, вырастающие из мальчиков и девочек.
В нашей культуре мужчины и женщины вырастали крайне редко, хотя младенцев обоего пола рождалось достаточно. Советская культура была до удивления, до карикатуры бесполой. А значит – трансгрессивной, то есть гомосексуальной.
Галина Вишневская пела романс на стихи Пушкина «Подъезжая под Ижоры, я взглянул на небеса». То есть от мужского имени. То же делала Зыкина с песней «Течет река Волга». Упомянутая «Тихорецкая» поется и от женского, и от мужского имени – благо текст позволяет. И когда текст явно не позволяет, тоже. Мужской голос поет из ларьков, где продаются кассеты: «Забирай меня скорей, увози за сто морей, и целуй меня везде, я ведь взрослая уже». Н-да.
Точку, как полагается, поставил Сергей Михалков в стихотворении о пионере, который всем ребятам пример: «Он – девочка, он – мальчик, он – юный пионер!»
Он – девочка. Есть о чем призадуматься.
Телеграмма
Рассказывают, что режиссер Андрей Гончаров, после того как новая пьеса была прочитана на собрании труппы, задавал всякий раз один и тот же вопрос: «Ну, какую телеграмму будем посылать в зал?»
Сейчас бы сказали – «message». В общем – про что речь.
Телеграмма у фильма «Пианистка» чрезвычайно важная.
Учитесь переживать. То есть ощущать и ценить свои чувства. Воспринимать собственные эмоции как несомненную ценность, как неотделимую часть себя – да просто как самого себя, как свой голос, направленный к самому себе. «Я переживаю страсть. Страдаю. Хочу. Упираюсь в стену внутренней невозможности. Страдаю еще сильнее. Значит, живу». Это первый шаг к становлению человека, к пониманию другого.
Путь к собственному «я» лежит через лабиринт переживаний. Это даже не лабиринт, это круги ада, это бесконечные страдания. Это потоки того, что наше обыденное сознание до сих пор считает непристойным, стыдным, болезненным. Или просто излишним, ненужным, несвоевременным.
«Бог с ними, с эротическими вопросами, – не до них читателю нашего времени, занятому вопросами об административных и судебных улучшениях, о финансовых преобразованиях, об освобождении крестьян». Так полагал Чернышевский (статья «Русский человек на rendez-vouz. Размышления по прочтении повести Тургенева „Ася“, 1858). Чернышевский, как известно, сильно перепахал Володю Ульянова. А тот – всех нас.
Но вот что особенно интересно. «Учитесь властвовать собой!» – громыхала советская идеология и педагогика. Мы властвовали. Смиряли себя. Наступали на горло собственной песне. Какой-то апофеоз воли, аскетизма, самоограничения, моральной стойкости.
А на расслабленном Западе кругом сплошные психотерапевты. «Что-то меня вдруг начали волновать воспоминания о том, как моя покойная бабушка сорок лет назад подарила пирожок соседскому племяннику», – тревожится зажравшийся бюргер, и бежит к своему аналитику, и платит ему деньги, и ходит месяцами, пока не выявит свой неосознанный психический конфликт. Обхохочешься!
Однако валовой внутренний продукт на душу населения, а также качество жизни, количество компьютеров, уважение к правопорядку и ударная мощь армии почему-то выше именно там, где бегут к психотерапевту в ответ на каждый писк из собственных душевных подземелий. Где пишутся книги и снимаются фильмы, подобные «Пианистке».
А вот там, где кругом сплошная самодисциплина и бесполый аскетизм, – там производительность труда падает, инфляция растет, коррупция цветет, армия разлагается и никаких тебе инвестиций в высокие технологии.
Самая красивая
У Венеры М. были некрасивые руки.
Но вообще она была просто чудо. Поразительное лицо: большие, чуть-чуть широковато расставленные глаза, прямой, чуть-чуть крупноватый нос, нежно вылепленные, как будто чуть-чуть обиженные губы. Вот в этой легчайшей чрезмерности и заключалось классическое очарование ее облика. Ибо классическая красота – это не есть пресное сочетание неизвестно кем вымеренных пропорций, а нежное колебание бесконечных «чуть-чуть». И фигура у нее тоже была прекрасная – стройная шея, округлые плечи, небольшая грудь, плоский живот и талия, соразмерная бедрам.
Волосы у нее были густые и вьющиеся, уложенные в тугую прическу. В ней была южная кровь: отсюда, кстати, редкое для наших широт имя – Венера.
И конечно, она была умная, начитанная, воспитанная и очень хорошо устроенная в смысле работы, зарплаты и карьерной перспективы. То есть полный порядок.
Да, кстати. Про ноги я ничего не сказал. Вообще-то, судя по фигуре, а также по отрывочным промелькам в разрезах длинной и просторной юбки, с ногами у нее тоже было всё на пять с плюсом. Во всяком разе, стопы, пяточки и пальчики были совершенно замечательные, и это было видно невооруженным глазом – особенно летом, когда она ходила в босоножках.
Однако она всегда носила какие-то длинные балахонистые платья, с длинными широкими рукавами – из-за рук.
Руки, я уже говорил, у нее были совсем никуда. Широкие запястья, и ладони широкие, и пальцы большие и толстые, с короткими ногтями. Как у мужика, который сорок лет проработал кочегаром или дровосеком. А ей самой еще не было двадцати восьми. Вот такое несчастье.
Поэтому Венера М. постоянно была погружена в размышления о своей женской идентичности. В промежутках между визитами к маникюрше и покупками всякой бижутерии. Но маникюр и колечки-браслетки не помогали, поэтому размышления становились все острее и подробнее.
Женщин, в общем и целом, любят за красоту, доброту и ум. Но это редко сочетается в одной женщине. Чтобы три плюса – это только в сказке бывает. Да и то не во всякой. Елена Прекрасная и Василиса Премудрая – это совершенно разные девушки.
Обычно бывает два плюса и один минус.
Если она красивая и умная, то, как правило, злая. Бизнесвумен, и этим всё сказано.
Если умная и добрая, то обычно – некрасивая. Зав. библиотекой в райцентре, и этим сказано еще больше.
И наконец, если красивая и добрая, то почти наверняка – полная идиотка, наивная провинциалка, просто деревня, но таких в наше время почти не бывает. Совсем не бывает, если честно. Потому что в любой глухой деревне смотрят телевизор, программу «Не продешеви!».