– Fucking traditionalist! – сказала она и повесила трубку.
Он вернулся в этот город всего через десять лет. Но Грету не нашел, несмотря на редкую фамилию. Наверное, вышла замуж за какого-нибудь Хансена. Или Йенсена.
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ
– Кто там? – спросила Надежда Ильинична в домофон.
Там горестно молчали. Она почти догадалась, но спросила еще раз:
– Кто там?
– Надя, это Михаил.
Она нажала клавишу. Потом открыла дверь квартиры. Он почти не изменился. На нем был серый плащ, свитер под горло. В руке небольшой чемодан – видно, что тяжелый. От него пахло одеколоном. Одеколон приличный, но пахло слишком сильно.
– Я могу войти? – сказал он.
– Заходи, – ответила она. – Но не надолго.
– Вот как? – Такой робкий и ссутуленный, он вдруг сверкнул глазами. – А ты говорила, что будешь ждать меня всю жизнь.
Надежда Ильинична сначала решила расхохотаться, но потом серьезно сказала:
– Я и ждала тебя всю жизнь. Потом жизнь кончилась. А я осталась. Так что лучше иди, откуда пришел.
– Может, хоть чаем напоишь?
– Это будет слишком жестоко. К тебе. Все. До свидания.
Он переложил чемодан в другую руку, повернулся, шагнул к лифту, потом обернулся.
– Что? – спросила она.
– Надя, ты извини меня, ради бога… мне очень нужно в одно место.
Она посторонилась, пропуская его в квартиру.
Чемодан он поставил у вешалки. Снял плащ, бросил сверху. Одеколоном запахло еще сильнее. Наверное, брызгал поверх свитера.
Надежда Ильинична села на табурет в прихожей.
Он долго там возился, шаркал, несколько раз спускал воду, громко переводил дух. Ей надоело это слушать, она прошла в комнату, включила телевизор. Посмотрела на часы. Господи, сколько можно торчать в сортире? Сквозь телевизор услышала какой-то звук. Вышла в коридор. Дверь сортира была приоткрыта, он высунул голову и звал ее:
– Надя, куда ты пропала? Ради бога, дай какую-нибудь тряпку…
– Там тряпки за унитазом, – сказала она.
– Надя, – снова позвал он. – Дай мне пластиковый пакет. Я тряпку туда положу и потом выброшу, хорошо?
– Хорошо, – кротко сказала она.
Пошла в кухню. Потом, отвернувшись, сунула пакет в дверную щель.
Он вышел. Пакет с тряпкой запихал в карман плаща.
– Вымой руки, – сказала она.
– Да, да, конечно, – сказал он и вернулся в ванную. – Какое полотенце можно?
– Желтое, – сказала она.
Раздался ключ в двери.
– Познакомьтесь, – сказала Надежда Ильинична. – Мой муж. А это дядя Миша, моей мамы двоюродный брат. Из Тулы.
– Сергей, очень приятно, – сказал муж. – Вы… у нас остановитесь?
– Нет, нет, что вы! Я буквально на минуту.
– Может, чаю? – облегченно заулыбался муж. – Или рюмочку?
– Нет, нет, спасибо! До свидания. Пока, Надечка! – Он набросил плащ, подхватил чемодан, быстро чмокнул ее в щеку и выбежал прочь.
– Что за дядя? – спросил муж.
– Мамин двоюродный, я же сказала. Старичок со странностями. Заезжает раз в год, наверное. Так, проведать.
– Что-то я первый раз о нем слышу, – сказал муж.
– Мы же с тобой только полгода женаты, – засмеялась Надежда Ильинична и обняла его. – Ну, привет! Как дела, как день прошел? – И поцеловала.
ФИКТИВНО, ТО ЕСТЬ ПОНАРОШКУ
Один мой знакомый женился и переехал к жене. Ей от родителей досталась очень хорошая квартира. Дело было задолго до всякой приватизации, и квартиру можно было только получить. По очереди, на работе или в наследство. Ну, или построить кооператив. Насчет наследства была такая тонкость: надо было быть прописанным в этой квартире. Иначе человек не имел никакого права там жить после смерти родителей.
Вот. Он женился, переехал к жене, а от своих родителей выписался.
Живут они, поживают. Ребенок родился. И тут у этого моего знакомого внезапно умирает мать. Старик-отец остается один в неплохой двухкомнатной квартире почти в самом центре города. Ну, конечно, молодые его утешают, навещают, приносят еду и лекарства. И соображают: а ведь если он, боже упаси, помрет, то его квартира пропадет. Уйдет в распоряжение государства.
А это никуда не годится. Ведь ребенок вырастет, и ему совсем не помешает своя жилплощадь. Тем более такая хорошая, почти что в центре. И потом, старик-отец работал за эту квартиру всю жизнь, инженером на номерном заводе. А теперь, значит, псу под хвост?
Надо там срочно прописаться. Но как? Да никак. Выход один: оформить фиктивный развод. Что и было сделано. Во имя благополучия семьи и особенно ребенка. Шестилетнему ребенку все объяснили буквально на пальцах.
Ну, этот мой знакомый прописался к отцу. Но жить продолжал на старой квартире, естественно. С женой и ребенком. Хотя иногда ночевал у отца. Комнату там себе оборудовал. Кое-какие книжки перевез. Ну, и по мелочи: рубашки, брюки, носки. Белье. Любимую пепельницу.
И как-то так получилось, что в течение года он совсем туда переехал. Тем временем старик-отец сильно расхворался, и за ним нужно было присматривать. Так что этот мой приятель целых три месяца, наверное, дома не был. То есть дома у жены с ребенком. То есть он уже сам не понимал, где его дом. Вернее, понимал, но не хотел признаваться.
Потом старик-отец умер. Но этот мой знакомый не торопился переезжать обратно. Хотя сам себе говорил, что вот-вот. И к жене заходил довольно часто.
Вот однажды он зашел, помог ребенку по математике (потому что уже прошло восемь лет с того времени), а потом сел смотреть футбол. Жена столик накрыла перед телевизором. Допоздна сидел, до часу ночи. Она говорит:
– Куда ты пойдешь, уже метро не ходит. Не чужие все-таки.
Он остался. Легли в одну постель.
Очень было хорошо, почти как в молодости.
Но снова не поженились.
ПИСАТЕЛЬ И СОВРЕМЕННОСТЬ
За что я особенно люблю современную литературу, так это за то, что ее можно не читать. Да, да, именно! Или читать на пробу.
Вот такой довольно обычный в моей жизни диалог:
– Вы читали последний роман писателя N?
– Если это на самом деле последний, я непременно прочту.
– Нет, я серьезно!
– Я тоже. Читал одну его повесть, и мне понятно, что такое писатель N. Я, так сказать, в курсе. Чтобы узнать вкус гамбургера, не обязательно быть постоянным посетителем «Макдоналдса». Пожевал, выплюнул и дальше пошел.