Сокрытые лица - читать онлайн книгу. Автор: Сальвадор Дали cтр.№ 82

– Или как обитель лебедей, – сказала Вероника.

– Изнутри, – продолжил Грансай, – каждая комната будет смотреть на этот рай пальм, сотрясаемый совокупляющимися птицами и сверкающий водой.

– И вот в этом раю ты мечтаешь об аде наших грехов, – сказала Вероника.

– Да, – ответил Грансай, – блаженные всегда располагались посередине, так же и проклятые: ад и рай всегда посередине. Вот и мы посередине.

– А для меня тут всегда будет рай, – сказала Вероника, глядя в небо.

– Деянья наших страстей, – добавил Грансай, – пристыжены присутствием обыденного, а оно всегда по́шло. Как может нечто единственное в своем роде принадлежать кому угодно, кроме единственных в своем роде сердец?

Вероника, сложив ладони, набрала воды и плеснула на черного коня, тот отпрянул и разлегся на мхе. Вероника выбралась из пруда и улеглась на нем, как на живой подушке.

– Я говорил тебе, что этот конь – дьявол! – воскликнул Грансай. – Он так полно делается сообщником нашей страсти.

Играя, Вероника сплела свои светлые волосы с черной гривой, зарылась в нее лицом, но скорее для того, чтобы заслонить лицо Грансая, которое было теперь совсем рядом, и из него ей хотелось видеть лишь глаза, и глаза эти слепили ее почти до боли – будто исторгаемые ими лучи летели острыми стрелами, а мишенью им был Вероникин взгляд, и они вонзали друг в друга наконечники.

– Никогда мы не были настолько одни, как сегодня. Могли бы перерезать друг другу глотки, и никто не услышал бы наших криков.

Граф словно плащом обернул ее белизну, и они спустили с цепей львов своей любви…

Тишину прерывала лишь случайная дрожь пальмовых листьев, треском ветки, проворным движением какого-то легконогого незримого существа. А еще, между безводным небом – его набиравший глубину синий бледнел в минеральном желтом и оранжевом заката – и высушенной пустыней, звук трех хрустальных всплесков через усталые промежутки расколол безмятежность пруда, спугивая отражения такие чистые, что, казалось, они смывают с графа все остатки порочности.

Выбравшись из пруда, Вероника скользнула в одежду и взобралась на белого коня.

Спустились сумерки; перед отбытием Грансай сказал:

– Мы больше не тянемся друг к другу, но давай продолжим друг другу лгать. Никакие объятья не сделают нас ближе, хоть мы и чувствуем их самою глубиной плоти. Ибо не знаем мы, кто мы.

– Это правда, – сказала Вероника, – Все, что я видела в тебе, – твои глаза и тот крест, что дала тебе, и ты носишь его теперь на шее. Когда ты слишком рядом, и я не могу его видеть, потому что заперт он между наших грудей, или когда он врезается мне в спину, я закрываю глаза, но продолжаю видеть, как он сияет в их глубине.

– Что за странная судьба! – сказал Грансай спустя еще одно молчанье. – Мы любим, но не знаем кого.

– Тебя ли я люблю или того, кто в моей памяти? Меня ли ты любишь или ее? Не хочу знать – все меньше хочу я знать; но давай вместе построим вокруг драгоценных неопределенностей нашего смятения что-нибудь прочное. Я хочу здесь дом! – заключила Вероника, указывая хлыстом на грубые следы распаханного песка и вырванный мох там, где лежал, а потом встал на ноги черный конь.

Они направились домой шагом, обняв друг друга свободными руками.

– Мы касаемся плоти, – сказал Грансай, – и обнимаем химер. Мы касаемся их, чтобы убедиться, что обманываем и обманываемся.

– Мы обнимаем неведомое, мы вцепляемся в него, хватаем, ласкаем – чтобы убедить себя, что все химерично, – подвела итог Вероника. – И, быть может, мы потому и ласкаем, обнимаем и вцепляемся с такой яростью – чтобы узнать, способны ли пробудиться к действительности.

– Мы ходим под одним и тем же игом, – сказал граф.

– Да, – ответила Вероника, – мы не видим лиц друг друга, но когда наши тела соприкасаются, они хлещут друг друга – сильно, настойчиво. Я как-то видела волов на пыльных португальских дорогах, они так ходят, и их костлявые бока в местах соприкосновения покрыты язвами.

Помолчали. Граф Грансай в мыслях нежности к Соланж де Кледа мчался вперед, а Вероника думала о человеке из ее памяти, с сокрытым лицом, кого она считала им, и вот так, прижавшись друг к другу, ехали они в сгущавшуюся ночь, будто одна единая материя.

К ужину Бетка не вернулась со своей прогулки, и Вероника с графом сели за стол. Стол был кругл и примерно тех же размеров, что и в трапезной Мулен-де-Сурс, но не простого обветшалого дерева, покрытого темно-шоколадной скатертью, а пылко отполированного красного, и в его красноватой текстуре безжалостно и свирепо отражались ослепительно новые серебряные приборы. Шумное хвастовство – воплощение вкуса Барбары Стивенз, но до некоторой степени его унаследовала и Вероника.

– По мне, – сказал Грансай, – роскошь совершенно противоположна этому фальшивому месту, где мы обитаем. Я всегда мечтал о доме, где все дверные ручки будут из чистого золота, но такого окисленного и матового, что никто их и не приметит. Страсть, окруженная одной лишь окисленной сухостью – вот она, роскошь.

– Вот так я хочу построить наши стены вокруг оазиса, – сказала Вероника, – рядом с тобой, с твоей традиционной утонченностью, я чувствую себя совершенно дремучей… Хочу научиться смотреть на вещи, как ты. Ты показал на башню в небе – и я ее увидела. И все, что ты мне говорил, – башня нашей общей комнаты, маленькие окна с видом на просторы пустыни… Я увидела наши две пары глаз, как они глядят в эти окна, мы, как настоящие, облаченные в белое и хрустальное, смотрим за горизонт. Своим непревзойденным даром внушения ты уже возвел передо мной наяву мечту прекраснее чего угодно из того, что может изобрести мой сон.

В этот миг в высоких окнах, выходивших на веранду и едва различимых в тенях они углядели Бетку – та подъезжала на своей лошади в сопровождении высокой мужской фигуры, тоже верхом. Бетка вошла и села на свое место за столом, перед этим запечатлев торопливый поцелуй на лбу Вероники. Она едва справлялась с чувствами.

– Что это у тебя за высокий доблестный спутник? – спросила Вероника озадаченно. – Тот же, кто катался с тобой вчера вечером?

Подавленность, какую Бетка чувствовала, ожидая этого вопроса, будто внезапно исчезла.

– Да, – ответила она со стальной уверенностью, а сама вглядывалась в Грансая – приметить хоть какой-нибудь отклик, – тот же, что и вчера. Его имя вам ничего не скажет – он капитан авиации, вернулся из Африки в долгий отпуск. Я его знала по Парижу. Зовут Джон Рэндолф.

– Джон Рэндолф, – повторил Грансай. – Нет, не знаю такого. – Затем, после краткого молчания, он обратился к Бетке: – Отчего бы тебе не пригласить его завтра на ужин? Мы с Вероникой будем рады. У нас нет и малейшего желания навязывать тебе нашу нелюдимость. Стул рядом с тобой всегда так ужасно пуст.

Вероника взяла Грансая за руку, следуя его ходу мыслей.

– И будет в этом доме полное счастье, лишь когда этот стул навечно займет созданье столь же исключительное, как Бетка.