Сокрытые лица - читать онлайн книгу. Автор: Сальвадор Дали cтр.№ 77

Через несколько дней Жирардан уже был в Париже. В небольшой комнате в гостинице на улице Вивьенн он тщательно причесался, готовясь навестить коммунистическую группировку, с которой назначил беседу. Его рубашка, изощренно залатанная и заштопанная, особенно у ворота, тем не менее имела отстегивающийся воротник, манишку и манжеты, и вот они были безупречны и накрахмалены, как доспехи, а Жирардан серой ниткой и упрямыми пальцами пришил болтавшуюся пуговицу на гетре, а гетра та относилась ко временам его свадьбы тридцатишестилетней давности, и время придало ей неопределимый зеленоватый оттенок, напоминавший некую грибную плесень.

Взаимодействие с людьми, которых он собирался повидать, столь не знавших законов ни божьих, ни людских, ни приличий в целом, было ему неприятно; в равной мере и оттого же он чувствовал, что должен явиться пред ними в наилучшей форме, ибо никогда он не ощущал себя до такой степени, как в данных обстоятельствах, символом святости частной собственности и фанатической твердыней традиции. Почтенный и преданный республиканским институтам, но в глубине души по-прежнему монархист, он ненавидел интернационализм и демагогические словеса людей этого сорта.

Пройдя через нескольких посредников длинным хитроумным путем, он наконец оказался препровожден в подземную комнату, грязноватую и освещенную лишь настольной лампой с металлическим абажуром, где он и встретился с «группировкой». Заговорил с ними любезно и сухо:

– Месье, я прибыл, чтобы передать вам копии планов, по которым немцы предприняли индустриализацию долины Либрё, – и тем самым, как вы знаете, лишь неукоснительно выполняю приказ графа Грансая. Опасность, которой я и несколько моих друзей подвергли себя, добывая эти бумаги, к счастью, позади, но ради них и ради меня самого прошу вас забыть, что вы меня когда-либо знали, в ту минуту, когда я выйду за эту дверь, и никогда не засылать ваших людей, ни под каким предлогом ко мне в Либрё. Наш общий враг нисколько не дремлет, за любым движеньем, производимым мной, пристально следят, и любая неосторожность с вашей стороны может смертельно угрожать и вам, и нам. Если приказы графа того потребуют, мой ход будет первым, и я вновь прибуду сюда.

– Да вы уж струхнули, – сказал кто-то из группировки раздраженно. Он опирался о стол, за которым, ни разу не подняв глаз на Жирардана, что-то постоянно писал.

– Подобное замечание кажется мне по крайней мере невнятным, – едко произнес Жирардан.

– И все-таки, – вмешался профессор Бруссийон примирительно, – товарищ сказал, что имел в виду, и я постараюсь перевести это вам на язык, для ваших литературных привычек менее грубый и возмутительный. Штука в том, что ваше буржуазное воспитание – а иначе и быть не может – совершеннейшая противоположность прогрессивным законам революционной этики. Бухарин, если не ошибаюсь, сформулировал это яснее и прямее всех: свободная, пусть и безмолвная приверженность любым революционным действиям обязывает отказываться от притязаний на индивидуальную мораль. И в этой связи есть еще две пространные главы у Плеханова, в высшей степени просветительные и помогающие понять, что «эмпириокритицизм», в этическом и гегельянском смысле слова…

– Господа, – сказал Жирардан, отважно прерывая профессора, – все это в моем буржуазном воспитании соединено в одном слове – «честь».

Воцарилась неловкая тишина. Затем профессор Бруссийон дружески, но с подначкой ответил:

– Честь… красивое слово, однако для изучения ее предмета довольно трудно найти специализированные трактаты.

– Все это я узнал от матери, – ответил Жирардан, вновь изящно натягивая перчатки.

– Как бы то ни было, – нетерпеливо сказал человек за столом, продолжая с видом бюрократа что-то писать, – прощайте, товарищ! Вы неплохой парень, и партия не забудет услуг, только что ей вами оказанных.

– Надеюсь. Доброго вечера, господа! – сказал Жирардан, холодно откланялся присутствовавшим и собрался уходить.

Тут бюрократ швырнул ручку на стол, впервые за все это время впрямую глянул на Жирардана и взорвался:

– Слушайте-ка, это что еще за манера называть нас сквозь зубы «господами»? В этом помещении мы все равны и одинаковы – товарищи! Par exemple! И вам бы пристало нас побаиваться!

– Да ну к черту, пусть зовет «господами», раз ему так нравится! – воскликнул другой товарищ, читавший в углу газету.

– Ну и ладно! – завершил бюрократ. – Доброго вечера, месье!

– Доброго вечера, товарищи, – невозмутимо отозвался Жирардан. – Я вошел сюда на равных, но ухожу с убеждением, что, если вы товарищи, я – господин, а если вы господа, я тогда – товарищ.

Бруссийон вытолкал его в коридор.

– Не берите в голову, – сказал он, – отныне и далее будем полагаться на общего врага, что он смажет все еще поскрипывающее колесо общественного единства грядущей революции. Однако все мы благодарны вам до конца жизни, а это все – банальный песок разности воспитания. Не волнуйтесь: мы сдержим слово, и в Либрё вас никто беспокоить не будет. Спасибо, спасибо. – И он пожал Жирардану руку.

Проведя в Париже несколько недель и получив письмо с неплохими новостями о здоровье Соланж де Кледа, он вернулся в Либрё. Собирался сразу наведаться в Мулен-де-Сурс, получить все новости напрямую и навестить мадам, если позволит ее состояние. Но уже издалека, с дороги, Жирардана не на шутку обеспокоил свет, сиявший в ночи, судя по всему, из окон поместья Ламотт. «Уж не из комнаты ли графа этот свет?» Поверенный отчетливо помнил, что выключил его прежде, чем повернул ключ, а ключ лежал у него в кармане! Он прибавил шагу и вскоре, добравшись до первого поворота, ведущего из дубовой рощи, понял, что его страхи имели все основания. Быть может, Пранс, располагая другим ключом, вынужден был зайти в комнату – проверить, нет ли новых протечек… Нет, маловероятно. Никогда никаких протечек в той комнате не бывало. Но вообразите остолбенение Жирардана, когда он, приблизившись к поместью, обнаружил, что входная дверь приоткрыта. На миг его посетила мысль о ворах. Он осторожно, на цыпочках вошел внутрь, призраком поднялся по широкой лестнице и вошел в комнату графа. За столом Грансая восседал нацистский офицер, по бокам стояли охранники. Лицом к ним на стуле сидел Пранс, поднявшийся при виде Жирардана с места. Офицер на трех пальцах одной руки удерживал череп Святой Бландины, а другой нежно поглаживал свечной огарок. У офицера были серые мечтательные глаза и красное лицо, очень острый нос так бледен, будто вся кровь отлила от кончика, и именно в этом хрящеватом кончике носа сосредоточилась вся его свирепость. Солдат внес еще один стул для Жирардана, и когда тот уселся, офицер заговорил с ним на довольно приличном французском.

– Нам необходимо получить от вас два объяснения, – сказал он. – Во-первых… – Тут он подбросил череп святой Бландины и ловко поймал его перевернутым. – Во-первых, просим вас уточнить адрес, написанный тушью на обороте этого черепа. – Он указал концом огарка на крошечную цифру, начертанную там Жирарданом. – Во-вторых, где копии всех планов, которые были намотаны на эти свечи? – Он бросил многозначительный взгляд на пол рядом со столом, где лежали горкой свечи, принесенные из погреба. – Вы не обратили внимания, что воск чрезвычайно хорошо сохраняет отпечатки, особенно густых чернил инженерных чертежей. Взгляните сами, как легко прочитать малейшие детали, хоть они и бледны.