Адриан Моул. Годы капуччино - читать онлайн книгу. Автор: Сью Таунсенд cтр.№ 4

А я ответил:

— Видел. И решил, что это знак симпатии.

— Да откуда у меня может взяться симпатия к такому козлу, как ты?

Я сел в машину и посмотрел, как он запрыгивает в кабину своего грузовика. С облегчением увидел, что он работает не у Эдди Стобарта, водители которого надевают под комбинезон аккуратную сорочку и галстук, а грузовики свои содержат в безупречной чистоте. Этот болван везет из Корнуолла в Дербишир целый грузовик минеральной воды. Зачем? Дербишир состоит из минеральной воды. Там шагу негде ступить, чтобы не свалиться в ручей, озерцо или бурлящую реку.

Несколько минут я посидел на стоянке, чтобы этот бешеный отдалился на несколько километров, затем выехал на шоссе и, памятуя о недавней стычке, вдавил педаль газа и довел скорость до девяносто восьми км/час.

Как только я свернул с шоссе, передо мной предстало восхитительное лицо Пандоры, оно взирало на меня с предвыборного плаката, пришпиленного к стволу каштана на обочине дороги. Я остановил машину и вышел, чтобы получше разглядеть любовь все моей жизни. Это был роскошный снимок, в духе Голливуда 40-х годов. Подсвеченные темно-светлые волосы волнами спадали на плечи. Лоснящиеся губы были приоткрыты, обнажая белые, как у гарпий, зубы. Глаза Пандоры вопили: «постель!» На ней был темный пиджак; под ним — намек на белые кружева, а под белыми кружевами — намек на чувственную ложбинку. Я знал, что каждый мужчина в Эшби-де-ла-Зух на коленях приползет голосовать за Пандору.

И подумать только, что это я, Адриан Моул, первым поцеловал эти божественные губы и первым просунул руку (левую) под спортивный лифчик из белого сатина. Кроме того, 10 июня 1981 года Пандора призналась мне в любви.

То, что она уже побывала замужем, не имеет никакого значения. Ее единственная настоящая любовь — это я, она принадлежит мне и только мне, я это знаю. Мы Артур и Гиневра, Ромео и Джульетта, принц Чарльз и Камилла.

Когда я женился на Жожо, Пандора пришла ко мне на свадьбу, и я видел, как она утерла слезы, прежде чем сказать моей молодой жене: «Мои сочувствия». Конечно, она быстро извинилась за свою оплошность и исправилась: «Я хотела сказать, мои поздравления». Но я-то знал, что ее оговорка — свидетельство глубокой обиды, ведь это не она стала миссис Адриан Альберт Моул.

Сказал Пандоре на дереве: «Я люблю тебя, моя дорогая», после чего вернулся к машине и покатил в Эшби-де-ла-Зух. На всем пути со стен и столбов мне улыбалось лицо Пандоры. «ГОЛОСУЙТЕ ЗА БРЕЙТУЭЙТ — ЛЕЙБОРИСТСКАЯ ПАРТИЯ!»

Время от времени в окнах домов посолиднее мелькал плакат с нелепой свинячей мордой соперника Пандора от консерваторов — сэра Арнольда Тафтона. Попади он в павильон лучших свиней на Лестерской сельскохозяйственной выставке, запросто мог бы рассчитывать на первый приз. Но против молодости, великолепия и интеллекта доктора Пандоры Брейтуэйт у него нет ни единого шанса. Кроме того, Тафтон дружен с Леном Фоксом, воротилой сотовой связи, и по уши вляпался в какой-то финансовый скандал.

Люди в Эшби-де-ла-Зухе не отмечены страстным темпераментом, поэтому трудно сказать, есть ли в них революционная жилка или нет. Даже кошки с собаками выглядели умиротворенными под лучами утреннего солнца.

В окне гостиной родительского дома на Глициниевой улице висел плакат Лейбористской партии, а в окне моей сестры Рози — плакат со «Спайс герлз». Занавески в окнах были задернуты. Я пять минут колотил в дверь, прежде чем мне открыли. Передо мной стояла мать в замызганном белом банном халате и в мужских носках из серой шерсти. Между пальцами была зажата безникотиновая сигарета «Силк кат». С ногтей осыпался лиловый лак. Тени, наложенные еще прошлым вечером, размазались вокруг глаз. Кто-то — возможно, парикмахер — превратил мамины волосы в колтун. На золотой цепочке болтались две пары очков. Мама подняла одну пару и надела.

— А, это ты, — сказал она. — А я надеялась, что почтальон. Я заказала в магазине «Некст» красный брючный костюм, и его должны доставить сегодня.

Мама сняла первую пару очков и надела вторую. Осмотрела пустую аллею, вздохнула, затем поцеловала меня и повела на кухню.

Мой сын Уильям сидел за столом и огромной ложкой загребал кукурузные хлопья. Увидев меня, он соскочил со стула и ринулся в направлении моих гениталий. От физических страданий я спасся, подхватив его и подбросив в воздух.

Прошло три недели с тех пор, как я видел сына, но его словарный запас весьма пополнился. (Я должен перестать употреблять слово «весьма» — это дурная привычка Джона Мейджора). Ему всего два года девять месяцев, а он уже весьма беспокоит меня — тупо посматривает на этого болвана Джереми Кларксона [4] , вещающего с экрана об автомобилях. Мама ужасно потакает Уильяму, записывая для него леденящие душу передачи Кларксона. Не знаю, от кого ему передался этот нездоровый интерес к технике. Уж точно не от нашей семьи. Его бабушка-нигерийка трудилась у себя в Ибадане директором-распорядителем фирмы, импортирующей шины для грузовиков. Возможно, эта связь весьма шаткая, но гены — удивительная штука. Никто ведь так и не смог объяснить, откуда у меня писательский дар и поварской талант. Мамина родня (из Норфолка) отличается повальной неграмотностью и живет на вареной картошке, политой соусом «Эйч-пи», папина семья (из Лестера) взирала на книги со значительным подозрением, если в них не было картинок на всю страницу. Бабушка с папиной стороны, Мей Моул разносолов никогда не готовила, считая, что вкусная пища потворствует низменным желаниям. Слава Богу, она умерла до того, как я стал профессиональным поваром. Бабушка гордилась тем, что ни разу не побывала в настоящем ресторане. О ресторанах она говорила с тем же выражением, с каким другие рассуждают о наркопритонах.

Спешу записать: мой сын — красивый мальчик. У него чистая кожа цвета темного капуччино. Глаза того оттенка, который производители морилки для дерева называют «темный дуб». В его физическом облике преобладает нигерийская кровь, но мне кажется, я определенно вижу в его духовном облике английскую доминанту. Например, Уильям дико неловкий, а когда он смотрит по телевизору Кларксона (к примеру), у него приоткрывается рот, а вид становится немножечко туповатым.

— Есть известия от Жожо? — спросила мама, пиная Нового Пса, чтобы тот не облизывал свои весьма выдающиеся яйца.

— Нет, — ответила я. — А у тебя?

Она выдвинула ящик и достала авиаписьмо с нигерийскими марками.

— Читай, а я пока отведу Уильяма наверх и приготовлю, — сказала она.

Я испытал истинное потрясение, увидев замечательный, прекрасный почерк Жожо. Наклоны и изгибы черных букв буквально вопили о ее теле, о ее голосе. Мой пенис зашевелился, обозначая интерес к посланию моей жены.

Дражайшая Полин,

Должна с прискорбием сообщить вам, что мы с Адрианом разводимся.

Я знаю, что вас это известие не удивит, особенно после нашего последнего визита, когда он заблудился по дороге в Алтон Тауэрс, обвинил во всем меня и разорвал пополам карту.