Я осведомился:
— Что происходило в машине?
Мама сняла красный жакет и повесила на кухонный стул. Предплечья у нее были опухшими и отвисшими, словно в них вкололи комковатый белый соус.
— Я спорила с Иваном Брейтуэйтом по поводу того… э-э… кто из Димбелби лучше освещал выборы.
Чудовищная ложь.
— И кто из Димбелби тебе понравился больше? — с иронией спросил я.
— Дэвид! — ответила она, но в глаза мне не посмотрела.
Я услышал, как наверху скрипнула кровать, когда мама ложилась спать. Затем наступила тишина.
Лежал без сна на диване и думал, должен ли я вмешаться, пока мать не устроила еще одну трагедию. Вот не может она не испортить радость по поводу победы лейбористов. Новая славная заря оптимизма и чистая радость по поводу торжества всего лучшего, что только есть в человечестве, были омрачены грозными тучами, нависшими над семейным суверенитетом Моулов и Брейтуэйтов. И все потому, что у двух людей далеко не среднего, между прочим, возраста свербит в одном месте.
Час дня
Домашние спали допоздна. Нас разбудила Таня Брейтуэйт, которая разыскивала Ивана. Похоже, домой он не возвращался, а его мобильный телефон отключен. Мать подслушала, как я притворно выражаю озабоченность, и выхватила у меня трубку. Пока она с пристрастием допрашивала Таню, я накормил Нового Пса и Уильяма, после чего отнес отцу чашку «Нескафе». Папа лежал, уткнувшись лицом в стену. На лысом пятачке темнели каракули, нанесенные черным фломастером. Когда я ставил кружку на тумбочку, он попросил задернуть занавески, чтобы солнечный свет не проникал в комнату.
— Сегодня ты должен чувствовать прилив сил, папа. Возможно, Тони изменит твою жизнь.
Он с хриплым клекотом приподнялся на кровати и потянулся за пачкой «Ротманс».
— Послушай, сынок, при миссис Тэтчер у меня получалось три раза в неделю, а в лучшие дни я был просто секс-машиной.
— Я имею в виду социально-экономические аспекты прихода к власти нового правительства.
— Ну да, конечно, — буркнул он, затягиваясь сигаретой, — а я имею в виду, что при правлении Мэгги в моем карандаше имелся грифель.
С тем я и покинул его спальню. Лишний раз убедился, что нет смысла вразумлять человека, который не видит дальше кончика своего карандаша.
Перед отъездом в Лондон попытался набраться смелости и поговорить с матерью о катастрофических последствиях, которые могут иметь место, если она вознамерится продолжить роман с родителем члена парламента. МИ-5 наверняка устроит слежку за ней. Ее телефон будут прослушивать и, что еще важнее — неужели она готова во второй раз подвергнуть процедуре развода моего бедного отца?
Настроившись на серьезный лад, я отправился в гостиной, где мама, подпрыгивая от радости, смотрела по видео, как меняется физиономия Майкла Портильо
[21]
при известии, что бывшие почитатели лишили его места в парламенте.
Мама крикнула в экран:
— Выкуси, надменный ублюдок! Будешь знать, каково это, когда тебя выбрасывают на свалку, как Джорджа Моула.
Мне не хотелось прокалывать воздушный шар ее незамутненной радости. Кроме того, я не мог позволить себе спор, который наверняка закончится решительным отказом ухаживать за внуком.
Забраться в свой «монтего» я сумел только после того, как оторвал от своих ног Уильяма. Наконец, его уговорили отпустить меня, пообещав показать видео, где Джереми Кларксон тестирует «ламборгини». Малыш махал рукой, пока я не свернул за угол. Меня так и подмывало дать задний ход и забрать его с собой в Лондон. Но разум одержал верх над инстинктами. Куда я дену его на все то время, пока тружусь в ресторане?
Стоял чудесный теплый день, я опустил окно и наслаждался ветерком, овевающим мое лицо. К сожалению, перед поворотом на шоссе в левую ноздрю залетело какое-то насекомое, отчего глаза слезились до самого Лондона.
По дороге видел одиннадцать грузовиков Эдди Стобарта. Поприветствовали меня только девять. Может, остальные два водителя не видели, как я им мигаю? В остальном поездка протекала без происшествий.
В 17.00 свернул на автомобильную стоянку торгового центра в Брент-Кросс, где я обычно оставляю машину. До Сохо добрался на автобусе к 18.00. Почему ближайшая к Сохо бесплатная парковка, которую я смог найти, — это Брент-Кросс? Как местный житель, я обратился за разрешением ставить машину рядом с домом, но там очередь на 2000 человек. Ловкий Клайв, мой знакомый из криминального мира, предложил незаконным путем добыть для меня разрешение.
— Помер один старикан. Ему краткосрочная парковка больше не нужна. У него теперь долгосрочная, даже вечная.
Но я отклонил его любезное предложение. Не могу извлекать выгоду из смерти ближнего, к тому же Ловкий Клайв запросил 500 фунтов.
На работу мне надо было только к семи тридцати вечера, поэтому я купил «Гардиан» и устроился в баре «Италия» на Греческой улице. Я надеялся, что Фрэнка Бруно, Пола Дэниэлса и Брюса Форсита заметили в аэропорту Хитроу — в случае победы лейбористов они пообещали бежать из страны, но никаких сообщений, что эти лица были где-либо замечено, я не нашел. Наверное, прошло слишком мало времени. Им ведь еще надо продать свои особняки в псевотюдорском стиле и проконсультироваться с финансовыми советниками.
Моя приятельница Джастина, которая занимается тем, что ерзает на коленях у завсегдатаев клуба «Тайны», встретилась со мной на чашку эспрессо и сообщила, что прошедшую ночь отбоя не было от посетителей.
— Даже если им всем члены поотрезать, все равно лишнего мужика впихнуть в бар не удалось бы, — сказала она, заставив меня поморщиться от слишком натуралистичного описания давки. А Джастина продолжала говорить со своим гейтсхедским выговором: — И сплошь одни сторонники лейбористов.
Она сказала, что ее босс, Большой Алан, «до усрачки боится» смены правительства. В случае победы лейбористов Большой Алан предсказывал массовые сокращения рабочих мест в секс-индустрии Сохо.
— Члены парламента от консерваторов всегда были нашими постоянными клиентами, — объяснила Джастина. — Большой Алан давал большую скидку — в обмен на пропуск в палату общин.
— А каких специальных услуг потребуют члены парламента от лейбористов ? — спросил я.
— Ну, — прошептала Джастина, приближая ко мне искусственно загорелое лицо, — Давнишний член парламента от Престона имеет целый список выражений, который мне надлежит выкрикивать, когда я делаю вид, будто кончаю.
— Например? — очень настоятельно спросил я.
— Всякие странные выражения, — сказала Джастина и поправила груди в своем чудо-лифчике, чтобы они смотрелись повыигрышнее. — Я должна кричать «Октябрьская революция», «Четвертый пункт»
[22]
, а кончать нужно с криком "Бетти Бутройд
[23]
".