Он снова здесь - читать онлайн книгу. Автор: Тимур Вермеш cтр.№ 55

– Это пока неофициально, – сказал Зензенбринк, – но я знаю из одного абсолютно надежного источника. Точнее сказать, я знаю из двух абсолютно надежных источников. Это насчет спецвыпуска про НДПГ. Который мы пустили сразу после кампании с “Бильд”.

– И что с ним? – нетерпеливо спросил Кэррнер.

– Господин Гитлер получит Премию Гримме [66] .

Наступила гробовая тишина.

Потом слово взял Кэррнер:

– Это точно?

– Железно, – ответил Зензенбринк и повернулся ко мне. – Я думал, срок подачи заявок уже окончен, но кто-то дополнительно вас номинировал. Я слышал разговоры, мол, вы сделали всех со спины. Кто-то сравнил вас с цунами.

– Не блицкриг, а блицзиг! – восторженно прокричал Завацки.

– Значит, мы теперь – культура? – краем уха услышал я одного из бесчисленных вице-менед жеров.

Все остальное потонуло в буре аплодисментов. Кэррнер поднялся, почти одновременно встала дама Беллини, а за ними и все прочие. Стеклянная дверь распахнулась, и две сотрудницы под предводительством Хеллы Лаутербах, гранд-дамы из приемной Зензенбринка, внесли в конференц-зал многочисленные бутылки с игристым вином. Даже не оборачиваясь, я знал, что Завацки в эту секунду отдает распоряжение о ягодном напитке “Беллини”. Из коридора к нам вваливалась толпа: машинистки, ассистенты, практиканты и помощницы. Слова “Премия Гримме” постоянно чередовались с “правда?” и “невероятно!”. Я увидел, как Кэррнер с трудом пробивается ко мне сквозь толпу с протянутой рукой и странным выражением лица.

– Я знал, – возбужденно вскричал он, переводя взгляд с меня на Зензенбринка, – я знал! Мы способны не большее, чем просто трэш-комедии! Мы способны на гораздо большее!

– Премиум-класс! – заорал Зензенбринк срывающимся голосом, а потом опять и еще громче: – Премиум-класс!

Из этого я сделал вывод, что эта премия является чем-то вроде знака качества для телевещания.

– Вы замечательный, – произнес мягкий женский голос позади меня.

Я повернулся. Спиной ко мне стояла дама Беллини, как будто слушая чей-то другой разговор.

– Могу лишь вернуть тот же комплимент, – ответил я, стараясь не слишком сильно оборачиваться.

– Не думаете ли о настоящем фильме? – прошелестел ее голос.

– Давно уже нет, – ответил я через плечо. – Кто однажды работал с Рифеншталь…

– Речь! Речь! – раздалось из толпы.

– Вы должны что-нибудь сказать! – прицепился Зензенбринк.

И хотя я обычно не люблю говорить речи по таким светским поводам, но в данный момент этого было не избежать. Толпа чуть отступила и замолчала, лишь Завацки еще протиснулся вперед, чтобы подать мне бокал с напитком “Беллини”. Я поблагодарил его и внимательно осмотрел присутствующих. К сожалению, я не подготовился, поэтому приходилось прибегнуть к проверенному образцу.

– Фольксгеноссе!

Обращаюсь к вам, чтобы в этот час триумфа указать на два пункта.

Наш триумф, без сомнения, отраден, он заслужен, заслужен долгим трудом.

Мы разгромили другие кинопродукции, которые были крупнее нас, были дороже нас, даже интернациональные!

Но эта победа лишь этап на пути к окончательной победе.

Мы обязаны этой победой в первую очередь вашей усердной работе!

Вашей безоговорочной, фанатичной поддержке.

И все же в этот час мы вспомним о жертвах, отдавших кровь нашему делу…

– Пардон, – вдруг сказал Кэррнер, – что-то я об этом ничего не слышал.

Только тут я сообразил, что в некоторой рассеянности слишком съехал к стандартной форме моих речей, читаемых после первых успехов блицкрига. Возможно, это показалось сейчас неуместным. Я уже раздумывал, не стоит ли принести извинений или чего-то подобного, но помешал чей-то голос.

– Ах, вы в такой момент еще и об этом вспомнили, – проговорила незнакомая мне сотрудница с бесконечно растроганным выражением лица. – О госпоже Клемент из бухгалтерии, ведь только на прошлой неделе!.. Это с вашей стороны так!.. – И она взволнованно задышала в платок.

– Конечно, госпожа Клемент! Как я мог забыть, – тут же добавил Кэррнер, слегка покраснев. – Простите, пожалуйста, продолжайте! Мне очень жаль.

Я поблагодарил его кивком и попытался опять нащупать нить.

– Я и сам взволнован сознанием предназначения, дарованного мне Провидением:

вернуть фирме “Флешлайт”

честь и свободу.

Бесчестье, начавшееся 22 года тому назад в Компьенском лесу, было на том же самом месте…

простите… было уничтожено в Берлине.

И в заключение вспомним всех безымянных, исполнявших свой долг, положивших жизни и тела, готовых в любой час, как честные немецкие офицеры и солдаты…

– заметив удивленные взгляды, я счел нужным внести небольшие коррективы, —

и также как честные немецкие режиссеры, и операторы, и ассистенты операторов, как осветители и работники грима, принести своей фирме жертвы, все до последней, какие только… может принести режиссер и осветитель.

Многие из них лежат сейчас неподалеку от гробниц, где покоятся их отцы из великих…

из величайших телевизионных фирм, будучи свидетелями тихих геройских подвигов, подобных тому…

– тут снова возникла заминка, —

…как госпожа Клемент из бухгалтерии выступала за свободу и будущее и вечное величие великонемецкой…

великой немецкой фирмы “Флешлайт”! Зиг…

И вдруг действительно, как в былые времена в рейхстаге, толпа отозвалась:

– …хайль!

– Зиг…

– …хайль!

– Зиг…

– …хайль!

Я вышел из дому рано. Решил, что буду наслаждаться сегодняшним днем. Это нечто великое, нечто особенное, когда после грандиозного триумфа вступаешь в тихое и спокойное место. В бюро, пока его не заполонила будничная суета, на покинутый восторженной публикой стадион, в котором еще веет победный ветер, или, скажем, в захваченный Париж в пять часов утра.

Я пошел пешком, мне хотелось побыть вместе с городом. Солнце уже освещало чистое весеннее утро, воздух был приятно прохладен и чище, чем, к примеру, в полдень. Среди зеленых насаждений небрежно одетые берлинцы выгуливали собак в первый раз за день, а уже привычные мне женщины собирали себе в пакетики фекалии. Некая рассеянная и, очевидно, невыспавшаяся курильщица, к моему тихому увеселению, сунула пустой пакетик в рот и, наклонившись, протянула руку с сигаретой к испражнениям своей крошечной собачки. Помотав головой и потерев рукой глаза, она исправила недоразумение.