В ноябре она поехала в Рио на переделку носа, хотя мне казалось, что в этом нет необходимости. Но если ты была самой популярной и часто фотографируемой в мире женщиной, трудно поверить, что тебя никто не спешит разоблачить. А когда три недели спустя я оставил ее в Северной Каролине (разумеется, предварительно сняв дом), было уже видно, насколько успешно прошла операция. Я понял, что она была абсолютно права, решившись пойти к хирургу. Сочетание нового носа и нового рта, казалось, изменило пропорции ее лица.
...
21 января 1998 года
Одному Богу известно, что она делает с собой сейчас. Я пытаюсь представить, но не могу. Она в отличие от меня представляла это столько раз: «нормальную» жизнь, но всегда с мужчиной, с тем, кто увезет ее от жестокой действительности. Подобному никогда не суждено случиться, и даже она в конце это поняла.
Я отдал ей несколько книг: «Ярмарку тщеславия», «Гордость и предубеждение», «Госпожу Бовари», «Преступление и наказание».
– Ужасно мило с вашей стороны, Лоуренс, – сказала она, – притворяться, что я достаточно умна для подобной литературы.
Что она делает сейчас? Как выглядит по утрам? Возможно, возится в саду. Возможно, записалась в библиотеку.
Слишком трудно представить, что она живет как простые смертные, и не знаю, то ли это потому, что я слишком возвышал ее, слишком покровительствовал ей. Когда она не выходила на люди, часто сидела одна в комнате: диван, вышитые подушки, телевизор…
Она любила смотреть мыльные оперы, но ни один сценарист не мог выдумать драмы, подобной драме ее жизни. Но, как бы трудно ей ни приходилось (опять штампы), она не может не тосковать по той жизни, и, когда мы в последний раз виделись, ее почти раздражал тот факт, что она может свободно общаться с окружающими и заниматься своим делом.
Пока я вез ее на ринопластику, она не охала и не боялась так сильно, как в первый раз, хотя, согласно брошюре, должна была находиться «под пристальным наблюдением» все время пребывания в клинике. На этот раз она была угрюмой и насупленной, и когда я спросил, не волнуется ли она, ответ был коротким:
– С чего мне волноваться? Я всего лишь одна из сотен.
И это было именно так. Рио вполне может считаться столицей пластической хирургии. Купить новый нос было так же просто, как заказать новое платье по каталогу: можно выбрать фасон, который предпочитаешь из целой серии фотографий.
Однако я побелел от страха, когда мы вошли в приемную и увидели ее снимок, украшавший обложку одного из лежащих на столе журналов. Но она осталась совершенно спокойной. Сунула журнал мне в руку и велела читать. Во время консультации с хирургом и когда она уже сидела на каталке в больничной сорочке я держал журнал на коленях обложкой вниз и чувствовал, как он жжет кожу. Она была без макияжа, и из-под полиэтиленовой шапочки выбивалось несколько прядей темных волос. После всех формальностей пластический хирург, похожий на вкрадчивую ящерицу в хирургическом костюме, стал изучать ее профиль. Прошло два месяца с тех пор, как ее посчитали утонувшей. Ее портреты все еще будоражили прессу и публику. И хотя в сорочке и шапочке она выглядела совершенно невыразительной, с почти стертым лицом, каков был шанс на то, что он ее узнает?
Я затаил дыхание.
– Дорогой, – попросила она, – передай мне журнал. Не правда ли, она была прекрасна! Я хочу, чтобы вы сделали меня хоть немного на нее похожей. Это возможно?
Хирург едва взглянул на журнал.
– Такая трагедия, – бросил он. – Такая красавица! Предлагаю немного выпрямить здесь и здесь, а вот тут забрать ноздри. Думаю, результат вам понравится.
Она что-то пробормотала в знак согласия, и он стал разрисовывать ее лицо маркером. Я в роли мужа сидел в сторонке. Хирург, должно быть, видел таких, как она, каждую неделю. Муж увозит жену на операцию с последующим отдыхом. Пара недель на бразильском пляже, чтобы оправиться от испытания и вернуться домой удивительно похорошевшей и свежей.
И все же, должен признать, я нервничал так, как не нервничал с того дня, когда ее официально признали погибшей. Когда наутро я пришел ее навестить, пришлось минут пять стоять на больничном крыльце, держась за перила, пока ноги делали все возможное, чтобы меня подвести. Стыдно вспоминать, что боялся я не только за нее, но и за себя, и трепетал от перспективы разоблачения, возможно, думая о своем неизбежном позоре больше, чем о ее собственном.
Наконец я постарался овладеть собой. На секунду вдруг очень захотелось упасть и умереть: внезапно оторвавшийся в мозгу тромб – и все… Не более чем затянувшаяся на шее и тут же ослабевшая петля палача. И никакой больше службы ни ей… вообще никому…
Но тут я взбодрился, напомнил себе об английском происхождении. Плотно сжал губы, вскинул подбородок, подобно дворцовым стражникам, чтобы сдержать наплыв эмоций.
Я почти рассмеялся, когда увидел ее сидящей на постели и красящей ногти. Синяки под глазами, забинтованный нос и распухшее лицо… да я сам с трудом ее узнавал.
– Я ходячий кошмар, – пробормотала она, – а медсестры считают меня избалованной женушкой богатого мужа, которой нечего делать, кроме как резать совершенно нормальный нос.
Судя по всему, ей вздумалось капризничать.
Через два дня я увез ее домой. Дорога была долгой и молчаливой. Я приготовил ужин, вернее, разогрел в микроволновке два пластиковых подноса, пока она лежала на диване, укрытая одеялом, из-под которого виднелись только макушка и запавшие глаза. В следующие дни ее настроение было на редкость мрачным. Не расстроенным. Не истеричным. Но и не подчеркнутым теми исходившими от нее лучами света, которые пронизывали самые тоскливые моменты ее жизни.
Думаю, она пыталась осознать то обстоятельство, что теперь ее не узнают ни соседи, ни продавцы, ни медсестры – вообще никто!
Теперь, когда она выходит на улицу, может предпринимать любые предосторожности, какие ей угодно: переодеваться, менять выговор, изрекать не свойственные ей выражения… но драма отныне ограничена сценариями, которые разыгрываются у нее в голове. Ее вылазки больше не поднимут адреналин в крови. Занавес упал. Мыльная опера закончилась. Начинается следующий этап ее жизни…
Глава 5
Хотя Лидия не должна была работать по выходным, она любила приезжать в приют по субботам, потому что именно в эти дни семьи приходили выбрать себе собаку, а это означало, что ухаживать за животными приходилось меньшему количеству служащих.
Она остановилась перед офисом и выпустила Руфуса.
Эстер была в клинике. Возилась со щенком керри-блю-терьера, принятым в приют несколькими днями раньше.
– Не хочет глотать таблетки от глистов, – пожаловалась она. – Эрик подмешивает их в пищу, но он находит и выплевывает.
– Умный хитрюга, – хмыкнула Лидия.
– Да, больная задница это доказывает.