Девичьи сны - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Войскунский cтр.№ 146

Сережа теперь вышагивал в простеньких босоножках, и маечка на нем была без затей. Он вел себя как пай-мальчик. По вечерам сидел дома, смотрел вместе с нами Олимпиаду, катившуюся к концу, или слушал байки Вадима из истории мировой техники. К Валерке я его теперь не пускал.

Отъезд мы назначили на тридцатое августа. Двадцать девятого в последний раз прикатили на мыс Маврикия. День был пасмурный. Водохранилище, взрыхленное ветром, лежало пред нами неприветливое, как бы предостерегающее от купанья. Я и сказал Сереже: «Сегодня купаться не будешь». Он, насупившись, и слова поперек не вымолвил. Сел под сосной, подобрал шишку, стал ковырять ее.

Вадим нырнул первым, но пробыл под водой недолго. Он вылез на плоскую скалу, стянул маску и, взглянув на манометр акваланга, сказал:

– Воздуху не больше чем на час.

Я и сам знал, что дыхательная смесь в баллонах подходит к концу, а зарядить их тут негде. Ладно, поныряю немного напоследок. Надев акваланг и закусив загубник, я пошел в воду.

Поверху волны ходят, а тут, в глубине, хорошо, покойно. И дно чистое, без мусорного безобразия. Я даже узнавал то место, над которым раза два уже проплывал. Вот древесные стволы, прикрытые илом. А вот понижение грунта, яма, наполненная тьмой. Ладно, пойду потихоньку обратно.

И тут моего слуха коснулся далекий, тихий-тихий детский голосок:

– Что-то мне тоснется, мамо…

Я застыл, пошевеливая руками и ластами, над черным провалом. Померещилось, наверное…

– Спи, донюшка, – донесся издалека женский голос. – Вот я тебя толстиной укрою.

– Мамо, а как же нам тут жити? – Чуть слышен был голос девочки, я весь ушел в слух. – Завыть водой залита… кругом вода…

– Зато нас Батый не зрит. Очеса ему залило.

– Пошто он хощет нас убити?

Слабый звук покрыл голоса – будто плеснула вода. А потом:

– …Не нашего роду-племени. И веры другой. Донька, ты ясти хощешь? Вот тюрю сделаю…

– Другой веры – так убивати надобно?

– Ты глуха еси? Рече, тюрю сделаю.

– Не хощу тюрю. Тупорва жили, про Батыя не слыхива. Откуда он приидоша?

– Аз не ведаю…

Я слушал, затаив дыхание, этот бесконечно далекий разговор, прерываемый слабым плеском – либо, может быть, гулом моей крови?

– Пошто тятя нейдет?

– Нейдет, понеже он кормщик на шняке… Сама ведаешь… Вниз по Волге поплыша…

Голос женщины прервался. Я опустился пониже, чтобы не упустить захвативший меня разговор. Обдало глубинным холодом. Опять заложило уши. А когда, судорожно глотая, я освободился от подводной глухоты, то сразу услышал:

– Не плачь, донька.

И плачущий детский голос:

– Не прииде тятя… Несть инако, мамо… Ты же затаила, не хощешь сказати… Батый тятю убил…

– Не плачь… не плачь, донюшка…

Плеск, плеск воды. Или кровь в ушах шумит?

Вдруг я вспомнил: время под водой течет незаметно. Взглянул на манометр – воздух на исходе…

Кончился, кончился воздух… Я рванулся вверх, загребая руками, отталкиваясь ластами… Кажется, вода светлеет… Но вдох не получается – нет воздуха в баллонах… Нельзя без вдоха… О-о…

– Олег! Олег! – слышу сквозь багровое беспамятство.

Где я? Что со мной? Живой ли?..

Отчаянный крик – «Оле-ег! Не умирай!» – заставляет меня открыть глаза.

По колено в прибойной пенной воде стоял Сережа и кричал, руки ко мне простирая:

– Оле-е-ег!

Обхватив меня одной рукой, а другой загребая, плыл к берегу Вадим. Толкал меня перед собой. Громко отфыркивался у моего уха. Невнятно бормотал. Материл меня.

Глотая воздух, я упал лицом на плоскую скалу. Вадим, с помощью Сережи, подтащил меня повыше. И, стянув с головы свою голубую резиновую шапочку, бурно дыша, повалился рядом со мной.

Было неудобно лежать грудью на гофрированном шланге, идущем от ненужного теперь загубника к заспинным баллонам. Я приподнялся. Сел. Сказал Сереже:

– Не ори. Живой я. Помоги снять баллоны.

Руки плохо повиновались мне. Да и ноги. Такая навалилась усталость, что я еле тащился к дилижансу. Ветер внезапным порывом будто смел нас с мыса Маврикия.

Дилижанс трясся, лавируя среди деревьев. Вадим, в своей красной футболке с надписью на спине, призывающей «jump into adventure» – прыгнуть в приключение – не переставал поносить, материть меня:

– …И ведь знал, что воздуху с гулькин …, а торчал на глубине. Как последний мудак. Вынырнул без сознания. А если б я опоздал на три секунды?

Мне было плохо. Наглотался, конечно, воды, когда выпустил изо рта загубник… в попытке хоть один вдох сделать… Вот и нырнул… прыгнул в приключение… «Не плачь, не плачь, донюшка…» Неужели я услышал это?!

Чертова тряска. Вдруг, как несколько дней назад, закололо слева в груди. Да так сильно, остро. Потирая грудь, я попросил Вадима остановить машину.

– А что такое? – обернулся он.

– Очень трясет, – пробормотал я. – Переждем немного.

– Сердце, да? – догадался Вадим. – Нанырялся в свой Китеж. Тут по дороге аптека. Потерпишь десять минут?

Я кивнул.

Вскоре Вадим выехал на асфальт и погнал машину. Затормозил у аптеки. Болело у меня сильно, все сильнее, хотелось лечь. Вадим принес из аптеки валидол, корвалол, что-то еще – он разбирался в сердечных лекарствах. Сунул мне под язык таблетку.

– Мне объяснили, где тут больница, – сказал он, склонив надо мной свой орлиный нос. – Повезу-ка я тебя в больницу.

Но я отказался. Мне стало легче. Правда, ненадолго. Дома приступ повторился. Анна Тихоновна вызвала скорую. Пожилая женщина-врач в старомодных роговых очках оказалась ее старой знакомой (как и все другие, думаю, жители этого города). Она измерила мне давление, велела медсестре сделать укол. Какое-то время посидела на кухне с Анной Тихоновной, пила чай, до меня доносились их басовитые голоса. Потом врач снова измерила мне давление, выписала рецепт и объявила:

– Ну, ничего страшного. Гипертонический криз. Придется несколько дней полежать.

Вечером смотрели закрытие Олимпиады. Как прекрасно это: спортсмены – дети разных народов – вперемешку заполняют стадион. Улыбки, объятия, танцы… а на помосте – знаменитые певцы Греции… музыка не умолкает… Завтра уедут в свои страны, но сегодня – все вместе, всем хорошо… о спорт, ты – мир… Но вот спускают флаг. Десятилетняя девочка-гречанка снизу дует на огонь – и олимпийский огонь на высоченной вышке гаснет. Все… кончен бал…

Такая печаль вдруг меня охватила, что – смешно сказать – слезы наворачивались…

Плач девочки из затонувшего Китежа растревожил мне душу, вот что. «Пошто он хощет нас убити?..» Род человеческий, что же с тобой происходит? Каждые несколько поколений неузнаваемо меняется жизнь: дома, одежда, орудия труда – короче, вся техносфера. Но неизменной остается ненависть. Неприязнь к чужому, непохожему, иначе говорящему, по-иному верящему…