Дороже самой жизни - читать онлайн книгу. Автор: Элис Манро cтр.№ 48

Он немного успокоился и был готов даже к поцелуям.

Илиана пошла домой к Джексону, забрать его вещмешок — одна. Мачеха Джексона осклабила ярко-белые вставные зубы и попыталась сделать вид, что намерена повеселиться.

Она спросила Илиану, чем это они занимаются.

— Вы там поосторожнее с этим делом, — сказала она.

У нее была репутация несдержанной на язык женщины. Точнее, любительницы посквернословить.

— Спроси, помнит ли он, что я мыла ему попку, — сказала она.

Пересказывая Джексону этот разговор, Илиана сказала, что держалась подчеркнуто вежливо: даже, пожалуй, чуть заносчиво, потому что терпеть не может эту женщину.

Но Джексон побагровел, словно отчаявшийся человек, загнанный в угол. Такое с ним бывало, если его спрашивали на уроке.

— Зря я вообще про нее заговорила, — сказала Илиана. — Но когда живешь в доме при церкви, то входит в привычку пародировать людей.

Он сказал, что ничего страшного.

Оказалось, что это последний отпуск Джексона. Они писали друг другу. Илиана писала, что закончила изучать машинопись и стенографию и устроилась на работу в мэрию. Она описывала происходящее в подчеркнуто сатирическом ключе — еще ехиднее, чем когда-то в школе. Может быть, она думала, что человеку на войне нужен юмор. И еще она была якобы в курсе всех дел. Когда в мэрии регистрировался очередной поспешный брак, Илиана употребляла слова типа «девственная невеста».

Он писал о толпах народу на «Иль де Франсе» и о том, как корабль уворачивается от подводных лодок. Добравшись до Англии, он купил велосипед и рассказывал ей о разных местах в пределах досягаемости, куда ему удалось съездить.

Его письма были более прозаичны, чем у нее, но подпись всегда гласила: «С любовью». Когда союзные войска высадились в Европе, в переписке воцарилась пауза — Илиана назвала ее мучительной, но понимала ее причину, и когда он написал снова, все было хорошо, хотя ему нельзя было вдаваться в детали.

В этом письме он, как раньше она, заговорил о браке.

Наконец настал День Победы, и он отправился домой. Он писал Илиане о потоках падающих летних звезд над головой.

Илиана научилась шить. В честь его возвращения она шила новое летнее платье — из вискозного шелка цвета лайма, с юбкой-солнцем и рукавами-крылышками. К нему прилагался узкий золотой пояс из искусственной кожи. Илиана собиралась сделать ленту такого же цвета и прикрепить ее на тулью своей летней шляпки.

«Я пишу тебе так подробно, чтобы ты узнал меня и не помчался вслед за какой-нибудь другой красивой женщиной, которая случайно окажется на вокзале».

Он отправил ответное письмо из Галифакса. В письме говорилось, что он приедет вечерним поездом в субботу. И еще — что он помнит ее очень хорошо и не спутает ни с какой другой женщиной, даже если они будут кишмя кишеть на вокзале в этот вечер.

Вечером накануне его ухода они засиделись допоздна на кухне дома священника при церкви. На стене висел портрет Георга VI, который в тот год можно было увидеть повсеместно. Под ним была надпись:

Сказал я мужу, что стоял во вратах года: «Дай свет мне, чтобы я мог без страха идти в неведомое».

И он ответствовал: «Иди во тьму, влагая свою руку в руку Бога. Это будет лучше света и безопаснее знакомого пути». [11]

Потом они очень тихо поднялись наверх, и Джексон лег в гостевой спальне. Илиана пришла к нему — вероятно, по взаимной договоренности, но, возможно, Джексон не до конца понял, о чем именно они договаривались.

Катастрофа была полнейшей. Но, судя по тому, как вела себя Илиана, возможно, что она этого не поняла. Чем более катастрофичным было положение, тем упорней она продолжала. Он никакими силами не мог заставить ее остановиться, и объяснить тоже не мог. Разве это возможно, чтобы девушка так мало знала? Наконец они расстались — так, словно все прошло хорошо. На следующее утро они распрощались в присутствии ее отца и братьев. Вскоре началась их переписка.

В Саутгемптоне он напился и попробовал еще раз. Но женщина сказала: «Хватит, сынок, ты совсем никакой».

Чего он не любил, так это когда женщины или девушки расфуфыривались. Перчатки, шляпки, пышные юбки, претензии. Но откуда ей было это знать? Цвет лайма. Джексон даже не знал, что это за цвет такой. Звучало похоже на кислоту.

Потом его осенило. Ведь ему не обязательно быть там, на вокзале.

Скажет ли она себе или кому-нибудь другому, что, наверно, перепутала дату? Он кое-как заставил себя поверить, что она, конечно, придумает какое-нибудь вранье. Она ведь так изобретательна.

Теперь, когда она ушла, Джексону вдруг хочется ее увидеть. Он никогда не сможет спросить у владельца дома, как она выглядела, темные у нее волосы или седые и худая она еще или растолстела. Голос у нее чудесным образом не изменился даже в отчаянии. Голос, притягивающий внимание к себе, к своим музыкальным перепадам, и в то же время сплетающий извинения.

Она приехала в такую даль. Но она всегда была упорной. Можно и так назвать.

А дочь ее вернется. Она слишком избалованна, чтобы бесприютно блуждать. Любая дочь Илианы должна быть балованной, привыкшей располагать мир и факты так, как удобно ей, словно ничто не выбивает ее из седла надолго.

Если бы она его увидела, то узнала бы? Он решил, что да. Как бы он ни изменился. И простила бы его — прямо тут же, на месте. Чтобы поддержать свой образ в собственных глазах — как она это делала всегда.

На следующий день он был уже не так уверен, что Илиана, уйдя, окончательно исчезла из его жизни. Вдруг она поселится в городе, будет ходить взад-вперед по этим улицам, стараясь уловить еще не простывший след. Униженно — а на самом деле вовсе не униженно — наводить справки у людей вот этим умоляющим, но самоуверенным голосом. Может, Джексон столкнется с ней прямо здесь, у подъезда. И она удивится лишь на миг — словно всегда ожидала его тут встретить. Цепляясь за ушедшие возможности, словно ей по силам было повернуть время вспять.

Все можно отсечь — нужна только решимость. Когда он был совсем маленьким, лет шесть или семь, он так отсек дурачества своей мачехи. Она называла это «дурачиться» или «дразнить». Он выбежал на улицу, в темноту, и мачеха поймала его и привела обратно, но поняла, что, если не перестанет, он убежит по-настоящему, и перестала. И сказала, что с ним скучно, потому что не в силах была признать, что кто-то может ее ненавидеть.