Философ, которому не хватало мудрости - читать онлайн книгу. Автор: Лоран Гунель cтр.№ 20

— Могу.

Молчание.

— Ну и? — сказал Кракюс.

— Но зачем тебе заразить всю деревню?

— Затем, что я так решил.

Годи поморщился:

— Нужно подумать…

— Времени нет, думай сейчас.

Годи поднял бровь, потом отступил на несколько шагов, глядя куда-то в сторону. И начал бормотать, словно говорил сам с собой:

— Заразить всех… Посмотрим… То есть… С точки зрения профессиональной этики… Посмотрим… И даже этика… Посмотрим… Заразить…

Когда Годи входил в штопор, это могло длиться часами. Кракюс подошел к деревянному ящику и положил на него небольшую пачку долларов, которые вынул из кармана. И придавил ее камнем. Годи продолжал разговаривать сам с собой, гоняя мысли по кругу.

— Посмотрим… Заразить… Это возможно… Ответственность… Этика… Гиппократ… А… Гиппократ… Бог…

— Поторопись.

Доктор ходил теперь взад-вперед, поглаживая лысую голову.

— Конечно… в чисто научных целях… это любопытный эксперимент… Первый… Посмотрим… Исследования не запрещены… Нужно всегда проводить исследования… Посмотрим… Платок… Посмотрим-посмотрим… Когда Марко высморкался?

Кракюс протянул ему платок.

— Менее часа назад. Но если надо, он может сделать это еще раз!

Годи пошел копаться в своих вещах, бормоча:

— Один час… Жара…

Он вернулся к Кракюсу с пинцетом в руке, взял Kleenex за уголок и поднес к глазам.

— Так ты это сделаешь?

Доктор не ответил. Это означало согласие. Кракюс собрался уже уходить.

— Дай знать, как только будет готово.

Его удержал вопрос Годи, заданный спокойным, совершенно безобидным тоном. Он выговорил его, не глядя на Кракюса.

— Ты отдаешь себе отчет, что в результате будет с индейцами, а?

Кракюс обернулся и помотал головой.

— У них еще никогда, тем более у их предков, не было насморка. То есть у них нет никакого иммунитета к нему. Ты понимаешь, что это означает?

Кракюс поглядел на него с улыбкой.

— Понимаю. Насморк может их всех уничтожить.

Убить время.

Сандро уже не мог торчать в своей хижине, предаваясь депрессии. Не мог ходить по маленькому клочку обработанной земли длиной в три шага.

Оставаться наедине с собой — хуже не придумаешь. Нечем занять сознание, ничем отвлечься от абсурдности жизни. Месть — его единственное дело. Единственное развлечение, сказал бы Блез Паскаль, который знал: человеку необходимо отдаваться любым занятиям — физическим, интеллектуальным, эмоциональным, — чтобы любой ценой избежать вопросов о самом себе, о жизни, смысле своего существования, а также не столкнуться с невыносимым отсутствием ответов — и со смертью… Погружаясь в профессиональные задачи, отдаваясь удовольствиям, пробуя все формы развлечений, человек делал все, чтобы забыть и забыться…

Этим проклятым индейцам неизвестны вещи такого рода… Они ощущают себя как часть всего, что охватывает и соединяет их в одно целое, они принимают даже смерть, убежденные, что их душа всегда будет частью вселенной.

Отсюда и их спокойствие, непринужденность, их вера в жизнь…

Сандро решил, что с помощью Кракюса ему удастся оторвать их от Всего Большого, изолировать, разрушить их веру в невидимые связи, соединяющие все живые существа: людей, животных, растения. Он собирался дать им жизнь чистых индивидуалистов, чтобы перед пропастью абсурдности они почувствовали бы головокружение от существования без смысла. Тогда бы и возник в них страх смерти. И достаточно было бы наполнить их существование развлечениями, чтобы они прошли мимо своей жизни.

Убить время.

Если бы он привез книги… Конечно, он не хочет читать ни строчки по философии, он больше не мог выносить этих заумных слов, которые невозможно применить в жизни. Отныне это были лишь тщетные уроки морали, наполненные призывами простить, отказаться от мести, начать с чистого листа. Сколько немых образов отражалось в зеркале, из которого хлынул поток, знаменующий крах его жизни.

Его жизнь разбили дважды: отняв у него жену и лишив душевного равновесия. Конечно, он с большой легкостью оперировал идеями, заумными понятиями, но стал ли он от этого мудрее? Нет… От этого возмутительного парадокса его мучил стыд. После долгих лет работы над собой ему едва удавалось хоть немного управлять событиями своей жизни и не придавать значения житейским проблемам.

Ах, повседневная жизнь… Насколько же легче рассуждать о высоких материях, чем день за днем противостоять заботам, встречающимся у тебя на пути… Но все же с годами он добился ничтожных побед над собой, начав постепенно работать над своим образом, ему захотелось стать известным, появилась необходимость быть правым. Он научился не обращать внимания на несправедливую критику и злобные нападки, научился медленно переворачивать страницу сожалений, не ностальгировать по минувшему счастью, отказался от этих зыбучих песков меланхолии, которой часто с удовольствием предавался. Ему удалось освободиться немного, совсем чуть-чуть, из объятий желаний, учась больше радоваться каждому моменту жизни, отношений, работы, не желая ничего другого, того, что уже с ним было…

Все эти усилия, вся эта работа над самим собой, это чтобы почувствовать наконец преддверие счастья… В несколько минут драма вдребезги разбила эти продуктивные годы, потянув его назад, погрузив его в пропасть горя, ненависти и несчастья. Познав начало пробуждения, он вновь стал невеждой во власти своих страданий. Сейчас он погрузился в сумерки души.

Убить время.

Можно было бы привезти, по крайней мере, романы, детективы, то, что помогло бы убежать от реальности, освежить сознание, помечтать… Ничего. У него не было ничего, и он находился в самой худшей в мире компании: с самим собой.

Можно было бы прогуляться по джунглям, но как избежать встречи с индейцами?

Он долго колебался, потом не выдержал и в конце концов решился. Надел ботинки, полевую форму, шляпу от солнца и перешагнул порог хижины. В воздухе, напоенном жаркой влажностью подлеска, стоял запах лишайников и мхов.

Вдруг он услышал голоса и замер. Дружки Кракюса выходили из хижины доктора, неся вдвоем большой кувшин, тяжелый на вид. И пошли в сторону деревни.

— Да плевать, я все-таки это попробую, — сказал один.

— Брось нести чушь. Годи говорит, это для индейцев, и не нужно это трогать.

— Послушай, я очень хочу сыграть роль бармена, но тогда не надо заставлять меня быть трезвым.

— Годи сказал, что это не алкоголь.

— Он сказал так, чтобы никто не пил.

— Но… Но если бы это был обычный алкоголь, аперитив, Кракюсу не понадобился бы Годи, чтобы его приготовить…