Элис. Навсегда - читать онлайн книгу. Автор: Гарриэт Лейн cтр.№ 13

Я издаю сдержанный вздох, она треплет меня по плечу и удаляется.

«Занятно, – думаю я, берясь за свой сандвич. – Очень занятно!»

– Вот, значит, как! – сияет улыбкой моя мама.

Она сидит очень прямо в кресле, туго обтянутом холстяным чехлом с застежками на пуговицах позади спинки, держа в одной руке чашку с чаем, а второй оправляя подол юбки, и старается выглядеть раскованно. Я успела пробыть у нее в доме десять минут, но мы уже исчерпали такие темы, как моя поездка сюда, жуткие пробки в районе Ипсвича и погода.

– Как там Лондон? Шумит по-прежнему?

Подобно большинству вопросов, которые задает моя матушка, на этот требуется дать строго определенный заранее ответ, и она воспримет его без интереса. Разговоры с ней редко принимают неожиданный оборот. Она вообще приходит в ужас при мысли о любых неожиданностях, и всю свою жизнь строит так, чтобы всячески их избегать.

– Да, шумит, как всегда, – отвечаю я, прихлебывая чай.

Мы смотрим на ряды кустов, виднеющихся по другую сторону двери внутреннего двора. Мама считает себя большой любительницей зеленых насаждений, что сводится в основном к тому, что она выписывает журналы по садоводству и раз в год летом нанимает работника, чтобы подстричь траву на лужайке. Этого разнорабочего она гордо именует своим садовником. Остальное ложится на плечи отца: он роет компостные ямы, подрезает и прививает деревья, сажает зелень, – но все делается под ее тщательным контролем.

Садик у них обустроен с большим вкусом. В нем очень мало пестрых пятен и ароматов. Мама считает большинство цветов вульгарными, а вульгарности она боится больше, чем громилы с ножом, который может напасть на нее в темном переулке. Зато здесь присутствует множество растений с приятной текстурой ветвей и листьев, которые образуют радующие глаз формы. Но в это время года, да еще в сгустившейся тьме, достоинства сада разглядеть невозможно.

– Твой папочка вернется с минуты на минуту, – сообщает мама, откусывая крохотный кусочек бисквита и смахивая с подола невидимую крошку. В дальнем конце дома заходится в лае собака.

– Как поживает ваш пес? – интересуюсь я.

Это собака по кличке Марго, полученной в честь известной балерины. Она из породы джек-рассел-терьеров, но невероятно толстая и плохо воспитанная. Мои родители всегда держали собак, но с появлением Марго у них уже не оставалось ни энергии, ни времени, чтобы как следует заняться дрессировкой. Поэтому при появлении в доме гостей Марго теперь неизменно сажают на цепь в беседке, делая узницей, как первую жену мистера Рочестера [4] .

– Неплохо для такой неуклюжей старушки, – отвечает мама, проводя пальцем по отглаженной до остроты ножа складке на юбке.

– Может, мне выгулять ее позже вечером? – предлагаю я, что делаю всегда. – Ей, вероятно, это будет на пользу. Пройдусь с ней по общественному парку до водохранилища, как считаешь?

– Не уверена, что это хорошая идея, – говорит мама, и это тоже ожидаемый ответ, будто я предложила совершить нечто неосторожное и необдуманное. – Бедняжка Марго теперь очень быстро выбивается из сил.

Но мне-то прекрасно известно, почему Марго никогда не выводят на долгие прогулки, и дело здесь вовсе не в ее преклонных летах, в нежелании быть послушной даже на поводке или в чем-либо подобном. Просто моя мать чувствует себя в своей тарелке, только находясь на собственной территории. Теперь даже краткие отлучки из дома (вроде поездок к морю с детьми Эстер или походов в гости к Пирсонам после Рождества) нервируют ее. Хотя сама она в этом не признается. Всегда находится причина, почему мать не может куда-то отправиться или вынуждена вернуться пораньше, и обычно она пользуется как предлогом срочными хлопотами по хозяйству. «Мне нужно начистить и поставить вариться целую гору картошки, – говорит она с грустной улыбкой мученицы. – Буду ждать вас дома».

Я допиваю чай и как только ставлю чашку на блюдце, мама вскакивает из кресла, забирает со стола чайную посуду, блюдо с бисквитами, тонкую пачку салфеток и уносит в кухню. Мне слышно, как она сначала споласкивает все под краном, а потом вставляет в посудомоечную машину, причем всегда в одном и том же порядке.

– Почему бы тебе пока не подняться и не разложить вещи в своей комнате, Фрэнсис? – доносится из кухни ее бодрый голос, перекрывающий шум воды в кране.

Я беру сумку и поднимаюсь по лестнице. Мои родители живут на краю прелестной деревни в комфортабельном доме на три спальни, построенном в семидесятые годы: кембриджский кирпич, белое крашеное дерево, отделанные сосновыми панелями стены в столовой, дымчатое стекло двери в ванную. От фасада открывается вид на муниципальный центр и общественный парк, где расположена автобусная остановка и покрашенный в розовый цвет паб. Иногда там можно наблюдать, как местные жители пытаются играть в крикет. Если же смотреть с заднего крыльца поверх сада, то видны поля рапса и капусты, как и уродливые опоры линии электропередачи, которая тянется до соседнего графства. В целом пейзаж с этой стороны скучный и ничем не примечательный.

К моему приезду мамочка постаралась навести в моей старой комнате красоту, словно это могло отвлечь меня от мерзкого скрипа пружин кровати, который я ненавидела еще ученицей начальной школы. Здесь все напоминает театральную декорацию, чтобы каждая мелочь отражала изящный стиль жизни в доме.

К основной подушке на постели приставлены две декоративные подушечки. Гостевой кусочек мыла в обертке лежит поверх фланелевой тряпочки для умывания. В стенном шкафу приготовлены три подбитые по краям сатином вешалки для одежды. На журнальном столике рядом с кипой старых номеров журналов «Домашний очаг» и «Дом и сад» установлен поднос со всем необходимым для приготовления чая – небольшой электрический чайничек, пакетики с сахаром и заваркой, – такое ощущение, будто меня поселили в знаменитом восточном крыле Белого дома, откуда до кухни полмили.

Бросив сумку на пол, я сажусь на кровать, протягиваю руку, беру журнал и начинаю листать. Он состоит из советов по домашнему изготовлению свечек, рецептов блюд из свеклы и рекламы очаровательно уродливой сине-белой фаянсовой посуды. Есть и специальное предложение на вазы и метлы, изготовленные в Швеции слабовидящими людьми. Мне в это плохо верится. Я кладу журнал поверх остальных и тщательно выравниваю стопку. Не хочется, чтобы мама подумала, будто я могла читать подобную чушь.

Все следы прошлой жизни, как и моей личности вообще, из этой комнаты давно исчезли. Праздничные розетки для платьев, плакаты, фотографии всем классом в рамках, сборники анекдотов, собрания сочинений К.С. Льюиса и Лоры Ингаллс Уайлдер [5] , наволочка для подушки, вышитая мной крестиком в девять лет, и еще много пыльных, но памятных вещиц отправились на свалку. Правда, в нижнем ящике письменного стола еще лежат мои почетные грамоты и аттестат зрелости, коллекция марок и обувная коробка со старыми любительскими снимками. Но это все, что осталось от меня в доме.