Зависть как повод для нежности - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Маховская cтр.№ 32

– Алексей, здравствуй.

– Здравствуй, Галина. Пойдем?

На разбитом «Кадиллаке» довез ее до недорогого отеля.

– Покажешь мне город вечером? Я пока немного посплю.

– Давай.

По тому, как загорелись его глаза, она поняла: понравилась.

А он ей – нет.

Определенно больной, алкоголик или шизофреник.

* * *

Алексей Маркин был художником, уехавшим из России в полной уверенности, что в Штатах станет известным и богатым. В него верили жена, дети, родственники, друзья и коллеги, которые остались в Москве. Талант его был безусловным, а успех быстрым, как в России, так и здесь, вдали от Родины, но в райских местах. Алексей писал пейзажи. А здесь дождь размывал все до акварельной чистоты. Влага висела в воздухе, оживляя и без того яркие цвета. На европейский вкус цвета экзотических растений Сиэтла казались слишком ненатуральными – ядовито-зеленый, сиренево-багряный, перламутровый, розовый…*

*Комментарий психолога

В Америке вообще искусственная гамма. Одежда, фасады, посуда выкрашены в специфические цвета. Особенно удивляет разлитый всюду чернильно-фиолетовый цвет. Это еще одна причина, по которой новичок будет чувствовать себя неуютно и жаловаться на то, что в этой стране все притворяются. Но Америка – это страна, в которой человек всеми силами старается подчеркнуть свое отличие от животных, а не гармонию с природой.

Может, потому, что природа здесь была такой доступной и впечатляющей, пейзажи расхватывали, но только до тех пор, пока в них звучали российские мотивы, под Левитана, а по мере того, как в картинах стали появляться японские сакуры и знакомые всем виды моря, Маркина перестали покупать. Всякий может выглянуть в окно и увидеть что-то подобное, даже лучше. Удавалось что-то продать по бросовым ценам в галереях Лос-Анджелеса. Но грянул финансовый кризис, и картины вообще перестали интересовать обывателя. Жена, приехавшая за Алексеем в Америку, еще некоторое время поддерживала в нем боевой дух. А он выпивал с такими же непризнанными гениями, художниками из России, проклиная страну, которая разочаровала его и отобрала мечту об американском Монмартре.

* * *

Прогулка оказалась недолгой. Алексей был уже навеселе, вел и без того раздолбанный автомобиль неаккуратно, Галю быстро укачало, и она попросила остановиться. Минут десять гуляла вдоль хайвея, соображая, что делать. Потом села, пристегнулась и предложила:

– Поедем к тебе. Посмотрю, как ты живешь, что творишь.

– Предупреждаю, это мастерская. Ты когда-нибудь была в мастерской художника?

– Когда-нибудь была.

– Мы, гении, не любим суеты. Для нас любовь – вдохновение.

«О, понесло!»

– Для нас, программистов, тоже, – Галя решила напомнить Алексею, что в гениях сегодня ходят не только художники. И вообще богема сегодня иная.

А какая разница между немытым программистом и лохматым художником? Одинаково неприятно, когда опустившийся мужик воображает из себя гения и требует безоговорочного признания минут на пять, чтобы потом снова погрузиться в мутные воды своих наваждений.

– Езжай помягче, а то меня стошнит прямо здесь.

Некоторое время Алексей ехал медленнее.

По дороге он произнес роскошную фразу из подросткового репертуара:

– Я как тебя увидел, сразу все ахнуло.

Галя отвернулась, чтобы скрыть досаду.

Мастерской служила пристройка к небольшому дому, который принадлежал пожилой американской паре. Алексей снимал у них эту пристройку, в ней и жил, оборудовав небольшой кухонный уголок с электроплиткой и столиком из куска фанеры. Посередине стоял бильярдный стол. На стенах – несколько картин с безликими натюрмортами и пейзажами, похожими на аккуратные копии других, возможно когда-то гениальных, полотен, от переписывания потерявших свой первоначальный свет. Алексей нервно прошел вглубь, к стеклянной стенке, открыл дверь и пригласил расположиться во внутреннем дворике. Дома он почувствовал прилив сил и уверенности. Не нужно было уже напоминать даме о том, что он – художник, твою мать, а не какой-то там работяга из дока.

Свидетельства артистического величия были повсюду – картины, книжный шкаф с альбомами репродукций, стаканы и баночки с кистями… На столике натюрмортом расположились фрукты, как будто с голландских полотен – крупный виноград, разрезанный лимон и подсохший гранат, а также немного потертая бутылка бренди. Для Гали он откупорил вино и даже откуда-то достал сыр. В довершение композиции на стол были выставлены два разнокалиберных бокала. Один круглый, большой, как аквариум, для вина. Другой – граненый, под бренди.

Становилось интересно. По крайней мере, визуально.

Время шло, бутылка пустела, красноречие художника нарастало. Он был философом вдобавок ко всему…

– Знаешь, что такое эмиграция? – раскачивался Маркин на стуле, подливая себе и Гале. Настроен он был решительно. – Это зона. А на зоне статус определяется силой, властью и сроком отсидки. И по этому кодексу ты – новобранец, салага. А салагу имеют все кому не лень. Может, потом тебе повезет больше, чем остальным, ты замуж выскочишь, разбогатеешь, бизнес свой раскрутишь. Но сегодня ты нуждаешься в своих и будешь делать все, что свои тебе велят. Сегодня у тебя нет ничего, чем ты могла бы удивить мир, детка. Даже если у тебя мультиоргазмия и грудь пятого размера.

– Третьего, – подсказала Галя.

– Ага… Извини, – художник лукаво покосился в сторону. Решил себя не выдавать, но все сканировал боковым зрением.

– Ничего.

– Ты эти фантазии насчет равенства брось. Нет никакого равенства в принципе. Его и не может быть. Все люди разные. И дело не в цвете кожи. Дело в разных возможностях. Тот, у кого их больше, тот и сверху.

– Ну сверху, значит, сверху, – согласилась Галя.

– У тебя нет пока ничего, кроме твоей психофизики и молодости.Но это не преимущества, это – слабые места. Ты – прекрасный кандидат для дедовщины. Любой молодой человек рассчитывает на то, что его выберут звездой, командиром, ахнут оттого, что он осчастливил собой этот мир. А все, чем он интересен миру, – это своим телом, молодостью и красотой. Попытки игнорировать этот запрос вызывают агрессию, – почти зловеще предупредил Маркин.

– Буду иметь в виду.

– Ум и образование – удел немолодых и некрасивых. Вот это и есть справедливость, когда всем, в общем, поровну благ достается. И за это равенство колхозное здесь глотку перегрызут.

Галина не без лукавства слушала, как Алексей путался в показаниях. Он не пугал ее своими заявлениями, предупреждениями и оценками. Наверное, на его глазах вершилось много несчастных судеб, и он имел право на все эти обобщения. Трогала искренность. Когда мужчина говорит жестко и прямо, это подкупает. И не из страха перед его эмигрантским опытом, и не потому, что он вынес ей приговор, а в благодарность за честность, она обняла его, когда он, ни на что не рассчитывая уже, пошел показать ей свою последнюю работу, заброшенную полгода назад. От неожиданности он даже отпрянул, замер, дав ей самой убедиться в том, что она этого хочет, а потом как-то мощно и со знанием дела уложил ее под себя на старый продавленный диван.