Облучение - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Чекасина cтр.№ 17

Из дневника:

В Библии вычитала текст для «современной ведьмы»: «…Что скажешь, дочь Сиона? Ты надеялась на ложь. За то будет поднят подол твой на лице твоё, чтобы открылся срам твой. Видел я прелюбодейство твоё и неистовые похотения твои…» (Иеремия, Ветхий завет). Ещё оттуда же: «Может ли ефиоплянин переменить кожу свою? Так и вы можете ли делать доброе, привыкнув делать злое?»

Я думаю, что добро, истина, надежда, вера, любовь – эти высшие проявления человека, неразделимы. Либо даётся всё – либо ничего. Имея одно, можно вытащить всю цепочку. У кого злая душа, того не посетит любовь, ему не на что будет надеяться, и не во что верить…

Молюсь и слышу ответ. Мне отвечают. Кто? Видимо, Бог. Я не устаю молиться, это помогает мне жить… И – умирать.

Мы с Кукурузовой поразились (лето к финишу) – Инна Викторовна загорелая (вот отпуск у человека – три наших!) вернулась из Шевченко и, как бывало, заскочила поболтать… Девять тридцать – время появления сотрудницы («Извините, заспалась»). Не исправилась она после нашей выволочки, которая закончилась новым знакомством с ней, неожиданными деталями биографии: возраст у «девицы» оказался, можно сказать, старушечий, а мы-то её за молоденькую держали. Не только мы с Кукурузовой, все. Вот почему она так хохотала, когда ей Морковникова на нашей глупой разбираловке напомнила про своё место работы! «Такие девицы вот куда попадают…» Лёка радовалась, конечно, веселилась, что её считают такой юной…

Вот и десять утра. Мы с Инной Викторовной продолжали болтать о детях (наши дочери – одногодки). Что касается Кукурузовой, то эта глыба не способна притворяться и нервно шуршала бумагами с вычиткой. Удалилась гинекологиня, оставив после себя запах свежих духов и таинственную радость победительницы, а мы одновременно:

– Куда делась Лёка?!

День прошёл в догадках. Под вечер Дуськова:

– На больничном она. Опять. Звонила от них Лида Турсина, помню её мужа, умер от инфаркта на боевом посту…

– А-а, – сказали мы с Кукурузовой в нетерпении, еле выслушав абсолютно неинтересную нам историю генеральской служанки.

Просто забавно: что случилось? Инна Викторовна (самоуверенность во взгляде) подцепила на бахче какого-то мужика, охладев к мужу с его надоевшей ей «странностью»? Или они сговорились поделить Морковникова? Наверняка знала эта, что та сегодня не выйдет на работу… Надо навестить! Дома Лёки не оказалось. Она опять в больнице! Из гематологического отделения нас направили в «научно-исследовательское». Вот под какими благородными вывесками скрывается социальная несправедливость! Проскочили мы коридоры и коридорчики: в одно помещение сунулись, – никого, в другое… Небольшой зал с непонятными механизмами, посреди – операционный стол, на нём кто-то лежит под простынёй, натянутой до дико-синего лица, в носу трубки. Эксперименты над мертвецами (живой бы подал признак жизни!) Поглядев от порога, вышли мы обратно в холл. Я цветы держу огорчённо веником, у Кукурузовой сетка с фруктами провисла в ослабевшей руке.

– Вы как сюда попали? – откуда-то вывалилась толпа врачей.

Конвоировали нас до запасного выхода, передачу никто не взял. Приехав в батальон, получили от Ривьеры запоздалое разъяснение: свиданий и приёма передач в этот день нет, нашу пациентку могли отпустить домой, наверное, мы с ней просто разминулись. Она «болеет» на свободном режиме: звонок выдаст из палаты в гараж – автомобиль подан. Мертвец нас напугал… А Лёка… Звонит на другой день ленивым голосом: заспалась, мол (ну, как обычно). Нельзя ли Морковникова подозвать к нашему телефону (его телефон не отвечает)?

– Скажи: не сводни мы, – даёт направление Кукурузова, но зачем же так просто?

Я отвечаю по-ведьмински:

– К Сергею Григорьевичу пришла супруга. Наверное, отпросился и вместе отчалили.

– Спасибо, – совсем увяла Лёка.

Только я трубку хлобысть на рычаг, а наш герой тут как тут. Вид у него безрадостно-сосредоточенный (таким стал по приезду жены):

– Вы навещали в больнице Воробьёву?

– Нет, – допускает ложь во имя спасения Кукурузова, и напрасно (все в курсе, если в курсе Ривьера).

– Как она? – надеясь увидеть Лёку сквозь непроницаемость наших лиц (два испорченных дисплея – включение есть, картинка отсутствует).

– Там покойник был… в реанимации, – не выдержав вранья, ляпает Кукурузова.

– …в реанимации? – вцепился Морковников, ну, будто не о чужом мертвеце речь, будто он вполне даже допускает, что именно Лёку мы и застигли в столь плачевном состоянии.

– Как наш маленький Серёженька, как наш «рротный командирр»? – надо же человека отвлечь от порочащей его связи, вернуть в лоно семьи.

Он вышел, не ответив.

– Довела его генеральская дочка! – просипела Кукурузова.

Из дневника:

Рыдала я о том, что «медовый месяц» когда-то кончится. Серёжа утешал.

Какой дядя! А какая тётя! Какие они добрые, хорошие и настоящие! Я их всех люблю! Милка отдала свои новые модели, самой носить нечего.

Лил холодный дождь, показалось – кончилось наше лето. Но ещё нет!

О, господи, как тяжело! Молила Бога скорее прекратить мои земные страдания. Когда Серёже рассказала, он не удивился, будто знал (откуда?) «Аэлита моя», – проявил «эрудицию» советский офицер.

«А сегодня идут без конца

те же тучи, гряда за грядой…»

Поняла: конец. До чего быстро! Как так можно!

Утром солнце, и я благодарила Бога за то, что тут побывала, и за такое счастье (Серёжа).

«Считай всякий день, что тебе выпал, последним, и будет милым тот час, на который ты не надеялся» (Гораций).

Это, второе возвращение Лёки, было далеко не триумфальным. Внешне, – будто весенний розовый шарик увял после праздника. Да и поведение стало не таким. Во всегдашнюю бодрость добавилось нездоровой суеты. Её причину поняли не сразу, удивляясь смене дислокации в рабочей обстановке: выйдет она – и нет её. Но как-то, посетив кабинет, где в числе двух других офицеров обычно находился Морковников, подозрительно не забиравший который день свои бумаги, обнаруживаю с неприятнейшим чувством Лёку, ибо такое, чтоб канцеляристки шатались по офицерским кабинетам – боже сохрани. Войдя, кладу на край стола папку с надписью его почерком: «с водка по стрельбам» («с» – маленькая, все восторгаются этой рискованной для нашего военного общества шуточкой). Разворачиваюсь «кругом» и «вперёд с песнями». Лёка, оставшаяся в кабинете, продолжает что-то быстро говорить, так, как она говорила и до моего появления. Понимаю вдруг: не авторитетно говорит она, судя по настроению присутствующих офицеров, один из которых странно молчаливый Эдуард Носырев. Улавливаю: я не одинока в том, мгновенно возникшем во мне чувстве стыда, до конца не осознанном и не обоснованном пока… Разгадка близко. Буквально на другой день холодина. Ещё сентябрь и, вдруг, пошёл густой унылый снежище, несвоевременный, нелепый! Глядя в окно на этот снег, Лёка спела опереточным голосом, подсмеиваясь (над собой? над погодой?):