Утром приходят: перед ними не тело, а гниль…
Я беру тряпку, оторванную от старого пододеяльника. Тщательно вытираю руки. Мне незачем смотреть в окно.
За окном все та же помойка. Темные железные баки. Мусор лезет через край. Время от времени их очищают и вывозят, но самого процесса я никогда не видела.
Так уж принято: все вонючее делается по ночам.
Крыша мира
Он вошел в приемную, остановился на пороге: черный шерстяной костюм, шелковая рубашка – в цвет. Верхняя пуговица расстегнута. Длинное кожаное пальто переброшено через руку.
Катерина поднялась навстречу, замерла столбиком: «Здравствуйте… Евгений Фридрихович только что звонил. Просил извиниться. Он уже едет, застрял в пробке. Может быть, чай или кофе?» Гость поднял темные брови: «Нэ стоит».
Легкий кавказский акцент.
Катерина ждала растерянно, не решаясь сесть. Он прохаживался по офису: медленно, от стены к стене. «А вообще… – черный гость остановился у моего стола. – Кофэ – хорошо». Катерина дернулась с готовностью. «Нэт, – он остановил ее жестом. – Я, пожалуй, из этой, – потянулся к моей чашке. – Если позволите, адын глоток…»
Поднимая к губам, изысканно отвел палец. Узкий холеный ноготь. Отпил. Поставил на место. На меня смотрели волчьи, близко посаженные глаза. На миг мне стало очень страшно. Кажется, я пробормотала что-то вежливое.
Фридрих вошел в приемную. Стремительно. Скорее, вбежал. Под радушной улыбкой угадывалась неловкость. Волчьи глаза обратились на него, не моргая. «Прошу вас, – Фридрих пригласил широким жестом, – в кабинет».
У меня задрожали руки. Только теперь, когда гость убрался с глаз.
«Это кто?» – я спросила шепотом. «Намир, – Елена ответила спокойно. – Наша новая крыша ». – «А где же?..» – «Наиль? Грохнули вчера утром. Прямо у машины». – «Кто?» Она пожала плечами.
Кофе я вылила в раковину. Как будто боялась заразиться этим, волчьим …
Намир. Памир. Крыша мира. Бормотала, тщательно отмывая чашку. Так и просидела на кухне, пока гость не уехал: дождалась, покуда хлопнет входная дверь.
Вечером у нас производственное совещание.
«Ну, – Фридрих смял пустую сигаретную пачку, – и когда? – Желтый верблюд лежал, поджимая сломанные ноги. – Когда они закончат эти чертовы расчеты? – он сдерживал ярость. Уголок рта слегка подергивался. – Чтобы я… Этому мудаку Лахтинену…» – «Скоро. Но там очень много работы», – главный бухгалтер листает записи.
Финский партнер задерживает платежи. Утверждает, что на сегодняшний день расплатился полностью. Нашим цифрам это никак не соответствует. По сырой коже мы расплатились сырцом. Лахтинен требует акт сверки, прислал соответствующий факс. Я их видела, эти бумажные простыни: столбцы бесконечных цифр. У финнов налажен автоматизированный учет. Трудность в том, что наши взаимные расчеты не выделены в отдельную ведомость. Все партнеры вперемешку: и русские, и европейские. Свой учет мы ведем вручную.
Пока что финский партнер выполняет свои обязательства по поставкам, но больше не звонит.
До конфликта доводить нельзя. Мы завязаны на финском поролоне. Если поставки прекратятся, придется остановить конвейер.
Начальник отдела реализации отчитывается за провинциальный заказ.
«Нормально. Отгрузились. Полностью».
У него слипаются глаза. Всю прошлую ночь руководил отгрузкой. Вагоны подогнали прямо к фабрике: виадук, по которому мы ездим туда и обратно, проложен над железнодорожными путями. Прикемарил часок-другой с утра.
Диваны и кресла – заказ провинциальной мэрии. Три месяца назад провели предоплату. Остальное – по факту отгрузки. Мэр обещал лично: расплатимся день в день.
«Как с оплатой?»
Главный бухгалтер поджимает губы: «Обещают. Звонила. Сказали: придется подождать. У них временные трудности».
«Сколько?» – Фридрих рычит. «Пока что, говорят, месяц».
Главный бухгалтер перебирает бумаги: она предупреждала. Говорила: предварительная отгрузка – авантюра чистой воды. Разве шефа убедишь? Заладил: общие друзья. Кто-то за него поручился. Ну и как теперь достанешь – этого провинциального мэра? Не захочет – вообще не расплатится.
Фридрих все понимает.
Возвращается к теме Лахтинена.
«Этот мудак хочет и на елку влезть, и… – Обезьяний бугор вздувается нешуточной угрозой. – Сволочь! Финский ублюдок! Где б он был со своей нищенской фабрикой! Это я вывел его в люди. Я… – Он бьет себя кулаком в грудь. – Ладно. Идите и работайте. Продолжайте сверку».
Фридрих сидит, вперив глаза в пространство. Все-таки взял себя в руки. На столе лежат его сжатые кулаки.
«Им что – мало людей? Пусть привлекут любого. Эту… – Фридрих выругался, – как ее? Секретаршу Пал Иваныча».
«Не знаю, как Оля справится…» Фридрих обрывает меня: «Не справится, значит научи́те! Поработает для разнообразия… не все же…»
Последнее замечание я пропускаю мимо ушей.
Павел Иванович – директор нашей фабрики. Сидит на Парнасе. С ним Фридрих познакомил меня еще зимой.
На Чичикова явно не тянет: мне он показался милым и мягким. Скорее хитрец, чем плут. До перестройки руководил предприятием, которое рухнуло в конце восьмидесятых. На должности Фридрих оставил его с единственной целью – получить производственные площади. Как-то раз обмолвился: с директором повезло. На Парнасе руин полно, но другие требовали договора аренды. Павел Иванович согласился войти в долю: текущая зарплата, очень приличная, плюс 2,5 % от будущей прибыли.
«И это – всё?» – «Почему – всё? Оставил себе “Волгу”… – Фридрих загибал пальцы. – Секретаршу, – он перечислял веско, – отдельный кабинет».
Большую часть времени Павел Иванович сидит у себя. Ходят слухи, будто у них с секретаршей шуры-муры. Иногда спускается в цеха. Обходит рабочие места, здоровается с рабочими. Те кивают нехотя. Всем ясно, что их директор – лузер.
Елена заглядывает в кабинет: «Евгений Фридрихович, извините. Тебя к телефону».
Фридрих рычит: «Мы заняты. Вы не видите, что мы заняты?» – «Но это… – ее голос дрожит, – замначальника таможни. Я подумала…» – «Вы. Подумали. – Он чеканит каждое слово. – А теперь идите и скажите: ему перезвонят… Подумала. Она подумала… Работать некогда. Все вокруг думают…» – он шарит по столу, шевелит бумаги.
Я говорю: «Может, что-нибудь на границе?» – «Что – на границе? На границе? Звоните», – коротким жестом он подвигает телефонный аппарат. Включает громкую связь.
Я набираю номер. Трубку Кузьминский берет сразу, словно только и ждал звонка.
«Собственно говоря, вот… – Я слушаю, косясь на Фридриха. – Собираюсь к вам на Парнас. В гости. Сегодня вечером. Если это не нарушает ваших планов…» Фридрих кивает. «Что вы! – откликаюсь радушно. – Будем очень рады».
«Ладно. Поехали, – Фридрих поднимается решительно. – Скажите Катерине Ивановне, пусть дозвонится поварам».