Найти Элизабет - читать онлайн книгу. Автор: Эмма Хили cтр.№ 34

– Пусть твоя рука и не болит, но все равно я прошу тебя не снимать повязку! Можешь ты сделать это ради меня?

Я пожимаю плечами и, чтобы не смотреть на нее, засовываю руку между собой и боком кресла.

– Спасибо, – говорит Хелен. – Приготовить тебе чай?

– И тост? – спрашиваю я. – С сыром?

– Может, попозже, мама, – говорит она и выходит из комнаты. – Сиделка сказала, что тебе нужно урезать рацион.

Ах да. Я забыла. Сиделка сказала, что я набираю лишний вес. Она считает, что я забываю, когда ела в прошлый раз, и поэтому ем больше и чаще.

– Ты набираешь лишний вес, – кричит мне из холла Хелен. – Тебе нужно изменить режим питания. Нужно его разнообразить. И есть меньше хлеба.

У меня есть записка, которую оставила для меня сиделка. Вы голодны? Если нет, не делайте себе тостов. Подумать только, мне разрешают самой решать, голодна я или нет. Неудивительно, что сейчас так много разговоров о том, что в больницах пожилых людей морят голодом. Персонал якобы приказывает им не есть все время. Под текстом записки имеется список дел по дому. Внезапно я ощущаю, как что-то давит мне на грудь. Неужели я попаду в больницу? Я прислушиваюсь к тому, что делает на кухне Хелен, и слышу невинное звяканье чашек, доставаемых из буфета. Неужели она сдаст меня? Я внимательно изучаю список. Мои руки дрожат. На листке написаны несколько фамилий с какими-то пометками и много вопросительных знаков. Рядом с парой таких пометок стоит значок НеЭ. Что это означает? НеЭ. Похоже, что почерк мой, но у Хелен почерк очень похож на мой. Не слишком разборчивый. Можно сказать, каракули. Может, это СеА? Северная Англия? Неужели там находится дом престарелых, куда меня собираются отправить? Боже, именно так! Но как же тогда я увижу Хелен или Кэти, если туда перееду? Впрочем, эта пометка перечеркнута, наверное, потому, что Северная Англия – это слишком далеко. Я немного успокаиваюсь. И все же я не хочу ни в какой дом престарелых. Пока не хочу. Не так уж я и стара. Я должна сказать Хелен. Я должна позвонить ей и сказать. Когда я встаю, чтобы взять телефон, листки падают с моих колен на пол.

– Черт побери! – говорю я и опускаюсь на колени, чтобы их собрать. Моя левая рука не двигается. Она замотана белыми бинтами. Не понимаю почему, я чувствую себя отлично. Может быть, Кэти снова выступила в роли медсестры? Нет, самой мне так никогда не завязать. Тяну за кончик бинта и сматываю его. При этом на пол падает полоска пластмассы. Рука выглядит бледной и так, как будто ее кто-то жевал. Кэти слишком туго затянула повязку. Надеюсь, она не станет медсестрой. Начинаю собирать с пола бумажки. Внезапно большой палец пронзает боль. Я вскрикиваю.

В комнату вбегает Хелен.

– Что случилось? – задыхаясь от бега, спрашивает она.

– Моя рука, моя рука, – твержу я и взмахиваю рукой. Сейчас она не очень болит, и я пытаюсь согнуть палец, однако лишь одно воспоминание заставляет меня снова вскрикнуть.

– Я же сказала тебе не снимать бинт, – говорит Хелен. – Черт побери, мам! – Она крепко берет меня за запястье и снова накладывает повязку. – Что это делают на полу твои записки?

Я смотрю на бумажки у себя под ногами. На одной из них какой-то список.

– Я не хочу в дом престарелых, Хелен, – говорю я.

– Тебя никто не собирается туда отправлять, – отвечает дочь.

Я киваю, но продолжаю смотреть на лежащий на ковре список. Хелен тоже смотрит на него.

– Это твой список, – говорит она. – Для… – Она замолкает и прищуривается. – Разве ты не помнишь? Не помнишь, что ты искала?

Я вынуждена повернуть голову, чтобы хмуро посмотреть на нее, но мышцы шеи все еще напряжены. Что же такое могла я искать?

– Элизабет, – говорю я и неожиданно ощущаю, что мои конечности сделались какими-то невесомыми. Спина выпрямляется, и я улыбаюсь.

– Ну вот, готово. – Хелен заканчивает накладывать повязку, собирает бумажки, передает их мне и целует меня в макушку.

– Значит, это НеЭ, – говорю я, все еще улыбаясь, и кладу листок возле телефона. – «Нет Элизабет».

Хелен встает.

– Пойду заварю чай, – сообщает она.

– А тосты будут?

Тосты были едва ли не единственным, что мама разрешала мне есть в то лето. Я была больна, и мне обычно давали жиденький супчик и один сухой тост. Иногда я ела рисовую кашу. А в тот вечер, когда она принесла мне баранью отбивную, я уже шла на поправку.

– Не знаю, заслужила ли ты это угощение, – сказала она, поставив мне на колени поднос. – Ты ведь на завтрак ешь только хлеб с джемом.

– Но ведь я ела на завтрак кашу, – ответила я, чувствуя, как от запаха мяса во рту у меня собирается слюна. – Ты сама мне ее давала.

– Да, но как только я пошла в бакалею, ты тайком юркнула вниз за хлебом и джемом, и половина булки куда-то исчезла.

– Мам, это не я…

– Мод, моя дорогая, ты можешь брать все, что хочешь, я рада, что к тебе вернулся аппетит, но мне приходится рассчитывать питание точно по нашим продуктовым карточкам и поэтому…

– Мама, послушай, – я стою на своем, – я не брала хлеб. Это не я.

– Странно. Но твой отец тоже его не брал. Неужели ты думаешь, что это Дуглас берет еду? Но это не в его духе.

Конечно, вряд ли это он, но другого объяснения нет.

– Мне кажется, что он мог вернуться домой, сделать сэндвич и взять его с собой утром на работу, – высказываю я предположение.

– Я приготовила ему хороший завтрак, – возразила мама с оскорбленным видом. – Я никогда не отпускаю его или твоего папу на работу без завтрака.

Я пожала плечами.

– Может быть, он взял его для кого-то другого.

– Ты хочешь сказать, что он кого-то подкармливает?

– В доме кто-то был, – говорю я, держась за перила. Почему мне никто не верит?

– Я верю тебе, мама, – отвечает Хелен. – Но это всего лишь социальный работник, новый социальный работник, только и всего. Она не грабитель. Нет смысла вызывать полицию. Забудь об этом.

Хелен отходит в сторону, и я вижу, как она протирает тряпкой плинтус. Ее размеренные движения напоминают спортивную гимнастику. В детстве мы тоже должны быть делать такие упражнения – например, наклоны, чтобы талия оставалась стройной. Нам всегда показывали, как где-нибудь на стадионе женщины одновременно выполняют эти наклоны. При этом они улыбаются. Лично мне было не до улыбок. Хелен идет протирать плинтус в гостиной, и я отправляюсь вслед за ней.

– Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! Улыбаемся, девушки!

– О чем ты?.. Это было крайне неприятно. Одному богу известно, что она подумала. Ты ведь фактически обвинила ее. Сказала всем, будто тебя обворовывают. Что тебя обворовывает социальный работник, – добавляет она, и я непонимающе смотрю на нее.