Скрипач не нужен - читать онлайн книгу. Автор: Павел Басинский cтр.№ 87

Положив рядом поэму «Человек» и «Миф о Сизифе», поражаешься их созвучию и в мыслях, и в образах. Гордый Человек Горького точно так же обречен, как Сизиф Камю. «Затерянный среди пустынь Вселенной, один на маленьком куске земли, несущемся с неуловимой быстротою куда-то вглубь безмерного пространства, терзаемый мучительным вопросом – «зачем он существует?» – Человек Горького тоже бросает вызов богам и «мужественно движется – вперед! и – выше!» – катит в гору камень гордыни. А зачем? – спроси его, он – не ответит. И только видишь его «гордое чело и смелые, глубокие глаза, а в них – лучи бесстрашной Мысли, той величавой силы, которая в моменты утомленья – творит богов, в эпохи бодрости – их низвергает». И это творение-низвержение – всё тот же сизифов труд с камнем, о котором Горький догадался за тридцать с лишним лет до написания изящного сочинения Камю.

Что может держать на земле человека, осознавшего абсурд бытия в эпоху, когда, по выражению Ницше, «Бог умер»? В 1940 году, когда Камю заканчивал «Сизифа», уже полыхала Вторая мировая война, целые страны и народы ложились под железную пяту фашизма, и не было видно конца-края этой чуме. В 1903 году, когда Максим Горький написал окончательный вариант своей поэмы, оставалось два года до начала первой русской революции, завершившейся катастрофой 1917 года. Камю не принял фашизм и вступил в ряды Сопротивления. Горький не принял большевизм, написав «Несвоевременные мысли». А его будущее возвращение в СССР и служба Сталину очень во многом были продиктованы именно тем, что Европа в конце двадцатых годов уже ложилась под пяту нацизма, и первой это сделала возлюбленная Горьким Италия.

Но остается, и это Камю понял тоньше молодого Горького, проблема человеческой совести. Не гордыни, а именно совести. Быть человеком (не Человеком, а просто человеком) в любых сизифовых условиях – это труд, на который добровольно подписывается герой Камю, имеющий мало отношения к античному прототипу. Античный Сизиф – жертва рока, а Сизиф Камю – заложник человеческого достоинства. Герой Горького бунтует ради гордости, а герой Камю – ради самого бунта, о котором никто не догадывается, потому что он об этом никому ничего не говорит. Разные подходы, русский и европейский, – но источник один и проблема – одна.

Камю вряд ли читал поэму Горького «Человек». Но это и доказывает надежность переклички.

4 января 1960 года автомобиль, в котором Камю с семьей Мишеля Галлимара, племянника издателя Гастона Галлимара, возвращался из Прованса в Париж, вылетел с дороги и врезался в платан в ста километрах от столицы. Камю погиб почти мгновенно. Галлимар, который был за рулем, умер в больнице через два дня, его жена и дочь выжили. Среди личных вещей Альбера Камю были найдены рукопись его неоконченной повести «Первый человек» и неиспользованный железнодорожный билет.

6 ноября 2013

Мы сидим в центре Петрозаводска в ресторане корейской кухни с прозаиком Дмитрием Новиковым и профессором-германистом Львом Ивановичем Мальчуковым. Едим какой-то дико острый и вкусный корейский суп и рассуждаем о Толстом и Томасе Манне, Бибихине и Хайдеггере. И в этом нет ничего удивительного.

Для того чтобы съесть настоящий корейский суп, не нужно ехать в Корею и даже в Москву. В крупных городах кухня мира ничуть не хуже. Для того чтобы поговорить о Томасе Манне и Хайдеггере, необязательно ехать в командировку на московскую и петербургскую конференцию. В зале Научной библиотеки Петрозаводского университета, где я выступал с лекцией о Толстом, организованной директором библиотеки Марией Петровной Отливанчик при поддержке местного министерства культуры, было много людей, и все они были в теме. Вышедшая в этом году книга философа, филолога и переводчика В.В.Бибихина (1938–2004) здесь известна не меньше, чем в Москве или в Петербурге. И это всё – тоже примета нового времени…

Речь сейчас уже не идет о том, чтобы поднимать культурную провинцию с колен. (Да и можно ли считать столичный город Петрозаводск – центр Республики Карелия, граничащей с Финляндией, провинциальным городом?) Речь идет о более сложных и тонких материях. Как будет развиваться культура России в будущем? Где ее границы, в чем основные векторы и какие тенденции победят?

Дмитрий Новиков, русский прозаик, сейчас озабочен тем, чтобы развивать у себя в Карелии литературное направление «Новая северная проза». «“Новая северная проза” – это манифест, назовем это так. Но манифестироваться мы будем без скандала и не очень громко. Лично у меня уже возраст не позволяет качаться на люстре», – заявляет он с другими петрозаводскими писателями – Александром Бушковским, Ириной Мамаевой и Яной Жемойтелите. «…не выдержали литераторы засилья и диктата крупных издательств. Не знаю, что из этого получится, но мне нравится их честность. А вообще нравится мне, ох нравится то, что происходит сегодня в русской прозе!»

Я рад за Дмитрия Новикова, но лично у меня уже не тот возраст, чтобы так просто порадоваться за новое течение и отделаться банальным призывом «пусть цветут все цветы». Проблема, повторяю, сложнее и щепетильнее. Культура не существует сама по себе. Она встроена в общие тенденции развития страны.

А в России сейчас соперничают две тенденции, каждая из которых не только сильна, но и оправданна, потому что в каждой есть правда – центробежная и центростремительная. При этом самый плохой выход – это если одна тенденция окончательно подавит другую. В этой энергетической точке, собственно, и находится вся Россия, и важно, чтобы эти «+» и «-» вырабатывали нужный электрический ток, а не энергию подавления и разрушения. Это задача не только политики, но людей культуры.

«В Москве часто удивляются тому, что творческие, талантливые люди могут жить где-то еще. Это неприятно, – говорит Ирина Мамаева. – Московские писатели пишут о том, что они знают, о Москве. Это обычно какие-то офисные работники со своими проблемами: кофе стоил 500 рублей, а теперь стал 650… Меня иногда спрашивают: “Это правда, что есть такие лесные поселки, что люди так живут? Да такого не бывает!” Почему же не бывает?»

Ирина, я живу в Москве, но не пью кофе ни за 500, ни за 650 рублей. И я знаю, что есть лесные поселки, и там тоже живут люди. И если вы знаете о них больше, то расскажите мне, я буду благодарен.

Дима (это я уже к Новикову обращаюсь), мы все так или иначе качаемся на люстре. Причем – на одной. И висит эта люстра очень и очень ненадежно.

Новиков сравнил новую северную прозу с карельской сосной: растет медленно, зато ценная древесина! «Так же и северная проза: медленно, мучительно прирастает новыми словами, еще труднее – законченными произведениями. Мороз и снег, нехватка солнца, тяжелый авитаминоз – где брать ей силы, как не в упорстве и труде, в терпении? Но в результате этого могут появиться такие яркие, светлые, пронзительные книги, что порой захватывает дух и слезы выступают на глазах», – пишет он в своем предисловии к книге Бушковского. Еще одну характерную черту новой северной прозы назвала Яна Жемойтелите: «Она обнажает главную черту северного менталитета – с одной стороны, большая душевная хрупкость, а с другой, замкнутость человека в себе». Карельские писатели очень надеются, что число северных прозаиков нового направления будет расти – как и число их читателей по всей нашей стране…