Про психов - читать онлайн книгу. Автор: Елена Леонтьева, Мария Илизарова cтр.№ 41

Ванечка поднял голову и с улыбкой уставился на Еления.

– Да. Одни заперты в дурдоме насильно, а другие, – он приятельски кивает Царице, – здесь добровольно. Но это не так уж и плохо, друзья. Не самое плохое место под солнцем. Возможно, единственное для любви. Не самое плохое место для тебя, Ванечка. И для меня тоже. Возможно, лучшее для всех нас, связанных общей судьбой. Да благословит нас всех Богиня!!!

На этих словах он берет Ванечку за руку, подходит с ним к краю сцены и медленно кланяется низко, в пол. Выходит так, что поклонился он Лоре, ловящей каждое его слово. Со стороны не очевидно, что кланяется он именно Лоре, однако тем, кто сидит рядом, это ясно. Ко всему прочему она не удержалась и поклонилась ему в ответ.

Ванечка, у которого моментально, по-детски, высохли слезы, громко восклицает:

– Возлюби то что есть! – и хлопает в ладоши.

Зал выдохнул, разразился аплодисментами. Между тем все актеры высыпают на сцену, начинают обниматься друг с другом. Внезапно сцена за их спинами заполняется множеством пациентов в белых простынях и с вымазанными черной краской лицами. В зале заохали. Мориц высвободился из объятий Мента и в тишине ритмично защелкал пальцами, начал притопывать ногами. Этот ритм постепенно подхватывают все находящиеся на сцене. В зале слышатся робкие хлопки. И вот Мориц неожиданно высоко запевает, вплетая свой радостный голос в общий ритм. Мориц поет: «Возлюбим то что есть, друзья!» Ему вторит хор в белом на сцене. Зал уже уверенней поддерживает заводной ритм. Мориц начинает пританцовывать, повторяя на разные лады свой припев, Костя все еще в образе мамы Ванечки, подобрав юбку, выделывает кренделя коленками.

Этого не может быть. Все-таки я спятил, и у меня галлюцинации, думает Косулин. Паяц подпрыгивает на кресле рядом с ним, радостно хлопая в ритм. «Госпел в дурдоме! Костя – настоящий псих!» Он чувствует, что теряет связь с реальностью, и не знает, как реагировать, хоть и очень любит госпел.

Сонькова вскакивает со стула и садится обратно, громко радуясь и скандируя: «Молодцы! Молодцы!» Спектакль тем временем закончился, и толпа со сцены, кланяясь и продолжая петь, презрев все театральные условности, вываливает прямо в зал.

Косулин даже испугался. Реальность вокруг действительно изменилась. Пациенты не выглядят скованными, вокруг полно жизни, движения, улыбок. Они похожи на обычных людей. В голове мелькает: да, да, ведь сегодня Рождество, революция, рождество-революция, что-то сейчас начнется. Врачи выглядят растерянными, в своих белых халатах похожие на недобитых белых офицеров.

В дальнем углу огромный пациент, на всех концертах исполняющий роль Высоцкого, совершенно неожиданно выскакивает из многолетнего амплуа и запевает Виктора Цоя.

Вокруг Лоры столпились женщины и разглядывают ее, трогают за волосы, задают вопросы. Катька, как профессиональный бодигард, перекрывает к Лоре проход и командует:

– Товарищи, со-облюдаем порядок, организованно возвращаемся в свои отде-е-ления!

Мориц счастлив и принимает восторги как заправская звезда. Паяц, все еще качаясь рядом в ритме «возлюби-то-что-есть», лукаво подмигивает Косулину:

– Ну и что я вам говорил, Александр Львович, полюбуйтесь, от вашего любимого учителя какой переполох! Устроил настоящий вертеп, лекарств не хватит успокаивать театралов наших.

Косулин в эту минуту готов с ним согласиться: слишком грубо нарушил Костя привычную схему: здесь больные – а тут здоровые, здесь власть и контроль – а здесь безответственность и детский сад. Привычный строй системы трогать нельзя. А тут свобода какая-то – возлюби то что есть… бред…

Майя Витальевна пробовала ускользнуть от Царицы, чтобы тихонько дать знать Косте, что спектакль ей очень понравился и она в полном восторге. Ей, с детства привыкшей все делать «как надо и как все», «не показывать плохие эмоции», «не говорить то, что думаешь», Костин спектакль как будто разрешил быть собой, хотя бы ненадолго. В толпе она пробирается к зеленому «маминому» жакету, но неожиданно натыкается на гордую спину Лоры. Они с Костей разговаривают и никого больше не видят. Не подобраться. А Майя заметила. И Лору, и Костин сияющий вид. Но, привыкнув не относиться к чувствам пациентов всерьез («все они могут быть продуктом бреда или психоза»), отмахивается от неприятной женской ревности («какая-то сумасшедшая, подумаешь»). Решает повременить со своими восторгами до возвращения в отделение.

Все устали и теперь суетливо засобирались, отложив обсуждение спектакля на потом. Косулин провожает взглядом Лору. Она кажется ему совершенно безумной: такие огромные у нее сделались глаза, и вся обычность, приобретенная в больнице за последние месяцы, исчезла. В чертах явственно проступает Богиня, прекрасная и величественная. Лора идет улыбаясь и пританцовывая.

Катька ведет ее за руку, заботливо намотав на длинную Лорину шею вязанный самолично шарф.

– Весело год начинается! Возлюби то что есть! – приветствует Косулин всех собравшихся около морга.

К моргу шли разными путями, чтобы никто не заметил. Не то чтобы нам нравилось курить именно около морга, но место это в больнице безлюдное, да и сюрреализм ситуации нам привычен. Правда, все равно казалось: все видят, что мы укуренные.

Косяк быстро кончился. Напряжение потихоньку отпускало. Косулин сделался ужасно гордый, напустил на себя вид папочки, как будто Костя и есть тот мальчик, который играл в детском садике роль Чебурашки.

– Во какой учитель! Я вам говорил?! Всех на уши поставил, почти революцию устроил!

Мы смотрим друг на друга с ощущением, что все изменилось, и сами мы как новые. После Костиного спектакля нельзя уже будет работать по-старому. Маски сброшены. Это то же самое, как если бы президент собрал всех агентов влияния и на всю страну по телику сказал им: ребята, хватит, мы же с вами всю страну уже продали, мы же ненавидим друг друга, и ни совести, ни будущего у нас нет! А потом признался бы, что ничего другого ему и предложить-то нечего, что такая наша судьба, и давайте любить то что есть, потому что могло быть и хуже. Или вообще не быть.

Что теперь будет – обсуждали в самых фантастических вариантах. Белла пристала к Косулину с выяснениями, почему Костя и Елений поклонились Лоре, имели они в виду, что Богиня – это именно она, и что все это значит. Косулин после Нового года не видел Лору и не знал, что она влюбилась в учителя. Но он догадался…

– Судя по всему, друзья, перед нами любовная история с политическим подтекстом! – сказал он голосом Морица. Вышло очень похоже, и все заржали. – Учитель влюбился в Богиню и преподнес ей в дар Революцию.

– Да не будет никакой Революции! – возмущается Шостакович. – У нас от революций иммунитет еще лет на двести. На х… революция-то? Чего делать-то с ней? Как вы вообще себе это представляете? Людей в белых халатах, назовем их условно «белые», расстреливают галоперидолом в больших дозах, а главный врач качается на кресте? Толпы сумасшедших выходят на улицы, бродят туда-сюда, радуются свободе, народ пугают, а потом чего?