Форсайты - читать онлайн книгу. Автор: Зулейка Доусон cтр.№ 126

Теперь уже Кэт слушала серьезно. Она с удивительной ясностью вспомнила ту свою единственную встречу с профессором. Он показался ей тогда погруженным в себя, озабоченным, задумчивым, но не более того. «Что довело его до крайней степени отчаяния, да еще так быстро?» – подумала она. Потом из ниоткуда выплыли мильтоновские строки – он читал ей кусок его элегии «Люсидас»:

Но в миг, когда нам цель уже видна,

Слепая фурия рукой узлистой

Нить краткой жизни обрывает…

– и последние сказанные им слова.

– Весь ужас в том, Монти, – заключил Джайлс проникновенным тоном, который гораздо раньше заставил бы ее насторожиться, не углубись она на минуту в воспоминания, – весь ужас в том, что если этот тип не подпишет договор до завтрашнего дня, когда явится босс, мне конец. И я подумал… ars mulieris и так далее… а ты с ним знакома…

* * *

Из здания на другом конце Трафальгарской площади, что стояло против издательства, где трудилась Кэт, вышел, окончив свой трудовой день, ее отец сэр Майкл Монт. После выборов 1945 года, когда он стал независимым кандидатом, хотя за все это время ему удалось сократить число голосующих за него всего на несколько сотен, ему пришлось покинуть свой кабинет в Вестминстере, и теперь он работал неподалеку от Уайтхолла. Баронет не сетовал. «За независимость надо платить», – любил повторять он, и сейчас его вполне устраивало, что он находится вдали от кипения страстей большой политики. «Мое поле деятельности – периферия», – думал он с ироническим смирением, если не с горечью. Быстро приближающийся к шестидесяти Майкл стал среди политических деятелей окончательно rara avis , как однажды назвал его Юстэйс Дорнфорд, друг и муж одной из кузин Флер, то есть он не считал, что член парламента «может и невинность соблюсти, и капитал приобрести».

В конце войны у Майкла появилось сильное желание выйти из игры. Но потом он понял, что от этого жеста никому не будет «ни жарко, ни холодно» – это выражение он перенял у гостившего у них в то время американца, – и решил своих избирателей не бросать, но из партии выйти. Переход под другое знамя не прошел без комментариев, особенно в кругу родных и близких. Юстэйс сказал, что это безумие так рисковать доверием своих избирателей, однако пожелал Майклу успеха. Его мать, увы, утратившая с годами свойственную ей дипломатичность, заметила, что если его изберут, потому что уже столько раз подряд избирали, придется ему начать носить брюки с намертво заглаженной стрелкой.

Жена всего лишь спросила: «Независимый от чего?» В парламенте как недоумевали, так и остались недоумевать. Сейчас, после еще двух выборов, когда ненадолго взошедшее на западе солнце социализма закатилось, скорее над Иерихоном, а не над Новым Иерусалимом, а старик Черчилль снова водворился на Даунинг-стрит, 10, Майкл наконец-то нашел ответ. Он независим от всей этой публики, он не с ней, не в ее рядах, и даже не рядом, ее поддержка ему не нужна, отныне и навсегда он совершенно свободен от «старой гвардии». Аминь.

Положившись на слух, который уловит шум приближающихся автомобилей скорее, чем их увидят глаза, он ступил на мостовую, надеясь благополучно перейти дорогу. «Вот трус!» – подумал он про себя, однако дошел только до островка в середине улицы, где стоит Кенотаф . Услышав рев двух приближающихся автобусов, Майкл остановился и стал ждать, пока смутные силуэты проплывут мимо. Сняв шляпу, отчего сразу стало холодно, Майкл принялся рассматривать обелиск, вернее, ту его часть, что была видна, и горы венков на ступеньках, возложенных еще в поминальное воскресенье. В зыбком тумане темно-красные маки словно слегка трепетали, и казалось, что постамент мемориала медленно заливает волна крови.

...

ПАВШИМ СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ, —

прочитал он и с горечью опустил глаза туда, где были выбиты даты теперь уже двух войн. Закинул голову и посмотрел вверх, насколько мог различить глаз. Казалось, обелиск уходит бесконечно ввысь. А почему бы ему и в самом деле не уходить? Его можно построить высотой в тысячу миль, и все равно никогда не дождаться конца войн. Больше сорока миллионов погибло во время этой войны, около десяти миллионов в прошлой, скольким еще предстоит погибнуть, если так и дальше все пойдет?

Мелькнула приятная эгоистическая мысль – по крайней мере его сын не погиб в этой бойне, ему, в отличие от множества бедняг, судьба позволила остаться в живых и даже утвердиться в этой жизни за границей. Эту мысль, как ее продолжение, сменила другая, менее эгоистичная и уж вовсе не приятная: сын вернулся в Англию, чтобы не дать своей жене развода! Процесс обещает быть вполне скандальным, у обеих сторон большой запас снарядов и зажигательной смеси. Для инстинкта самосохранения это будет серьезное испытание, размышлял Майкл, как удачно, что во время лондонского блица у него была своя рука в верхах!

Вдруг Майкл почувствовал, что он на островке не один. Какой-то высокий мужчина возник из тумана и остановился в нескольких футах от него. Баронет слегка повернул в его сторону голову – так смотрят в церкви на человека, севшего на твою скамью. Мужчина глядел на обелиск и, казалось, был поглощен собственными мыслями. Майкл деликатно перевел взгляд на памятник. Но через минуту снова обернулся. Что-то в облике этого мужчины неприятно удивило Майкла – что-то, кроме необычно высокого роста. Вот в чем дело, этот тип не потрудился снять шляпу.

– Позвольте напомнить вам, сэр… по-моему, вы забыли…

Незнакомец резко повернул к Майклу голову в широкополой шляпе. В его глазах было такое предельное недоумение, что Майкл тут же подумал – он не понимает английского.

– …снять шляпу? – договорил Майкл и легким движением указал на свою.

Лицо с короткой бородкой медленно озарилось пониманием, мужчина виновато улыбнулся. И смахнул с головы шляпу длиннющей рукой.

Майкл одобрительно кивнул. Они постояли немного молча, потом мужчина неожиданно произнес:

– Зачем нам насморк и кашель, довольно душевной простуды…

Баронет не успел должным образом выразить своего изумления, как мужчина водрузил шляпу на голову и зашагал прочь; туман тут же заполнил место, где он стоял.

На седьмом небе от радости, что Кэт согласилась провести операцию по спасению его карьеры, Джайлс нечаянно сунул в руку своей помощнице вместо одного фунта пятифунтовую банкноту, чтобы она доехала до дома великого писателя на такси, а дом его находился на одном из бульваров в некогда фешенебельной части Южного Кенсингтона. Благодарность Джайлса была поистине безмерна: он даже сказал, чтобы она не возвращала ему сдачу, хотя имел в виду фунт, а не пять.

Вернувшись на Чаринг-Кросс-роуд уже без четверти пять, Кэт решила, что ехать на такси бессмысленно, хотя могла бы заплатить водителю в два или даже в три раза больше. Почти стемнело, двигались чуть ли не медленнее пешеходов; если она возьмет такси, то наверняка придется идти впереди него. Отвергнув по той же причине автобус, она спустилась в метро и выбралась из переполненного вагона на Глостер-роуд, где толпе пассажиров на платформе что-то объявляли из громкоговорителей. Сквозь треск помех и гул эха она разобрала, что станцию закрывают, потому что на следующей остановке поезд сошел с рельсов.