Улей - читать онлайн книгу. Автор: Камило Хосе Села cтр.№ 15

Опершись на парапет, Мартин жует каштаны и при свете газовых фонарей рассеянно глядит на табличку с названием улицы.

«Да, этим повезло. Красуются тут! Получили улицу в самом центре и памятник в Ретиро [15] . Людям на смех!»

На Мартина порой накатывают приступы почтительности и консерватизма.

«А черт их знает! Наверное, чем-то они заслужили свою славу, ну да, какой же это тип писал про них?»

В его голове мелькают, как бабочки моли, непослушные мысли.

«Да, „этап испанского театра“, „им удалось заполнить целый период“, „их театр — верное отражение здоровых андалузских обычаев“… А по-моему, отдает дешевой чувствительностью, мещанским духом городских окраин и народных гулянии. Да что поделаешь! Кто их уберет отсюда? Красуются, и сам Бог их не спихнет!»

Мартина возмущает, что в классификации духовных ценностей нет строгого порядка, нет таблицы, где бы таланты были расположены по их значению.

— Всех в одну кучу свалили, а никому и дела нет.

Два каштана были холодные, а два горячие как огонь.

Пабло Алонсо, молодой человек спортивного вида, этакий современный деловой мужчина, уже недели две как завел любовницу, зовут ее Лаурита.

Лаурита — красивая девушка. Она дочь консьержки с улицы Лагаски. Ей девятнадцать лет. Раньше у нее никогда не бывало и одного дуро на развлечения, а тем более пяти-десяти дуро, чтобы купить сумочку. Со своим парнем — он был почтальон — она не могла никуда пойти. Лаурите осточертело мерзнуть в парках, от холода руки и уши стали шершавые. А ее подружке Эстрелье один сеньор, занимающийся доставкой оливкового масла, снял квартиру на улице Менендеса Пелайо.

Пабло Алонсо поднимает голову.

— «Манхаттан».

— Шотландского виски нет, сеньор.

— Скажи там, за стойкой, что для меня.

— Слушаюсь.

Пабло снова берет девушку за руку.

— Так вот, Лаурита, я уже тебе говорил — парень он замечательный, лучшего трудно встретить. А посмотришь на него — жалость берет, бедняк бедняком, одну грязную сорочку месяц носит, из ботинок пальцы торчат.

— Бедный мальчик! И он ничего не делает?

— Ничего. Ходит все, думает, размышляет, но в общем-то ничего не делает. А жаль, умнейшая голова.

— Спать у него есть где?

— Да, он спит у меня.

— У тебя?

— Да, я сказал, чтобы ему в гардеробной поставили кровать, там он спит. По крайней мере дождь не поливает и тепло.

Девушка хорошо знает, что такое нужда, она пристально смотрит в глаза Пабло. Сердце у нее очень чувствительное.

— Какой ты добрый, Пабло!

— Да нет, дурочка, просто это мой старый друг, друг еще с довоенных лет. Теперь у него трудная пора, но, по правде сказать, ему никогда особенно хорошо не жилось.

— А он ученый? Пабло смеется.

— Да, малышка, ученый. Ну ладно, поговорим о чем-нибудь другом.

И Лаурита снова заводит песенку, что началась две недели назад.

— Ты меня очень любишь?

— Очень.

— Больше, чем всех?

— Больше, чем всех.

— Ты меня всегда будешь любить?

— Всегда.

— И никогда не покинешь?

— Никогда.

— Даже если я буду ходить такая грязная, как твой друг?

— Не говори глупостей.

Официант, наклонившись и ставя поднос на столик, улыбается.

— Осталось еще немного «Уайт лэбел», сеньор.

— Вот видишь!

Мальчику, певшему фламенко, какая-то пьяная шлюха дала пинка. Реакция прохожих ограничилась пуританским осуждением:

— Черт, уже спозаранку наклюкалась! Что же она потом будет делать?

Мальчик не упал на землю, он ткнулся лицом в стену. Выкрикнул вдогонку пьяной несколько теплых слов, пощупал лицо и пошел себе дальше. У дверей следующего кабачка он снова запел:

Как-то раз один портняжка

из сукна штаны кроил,

увидал то цыганенок,

что креветки разносил.

Вы, сеньор портной,

скроите мне в обтяжечку штаны,

чтоб, когда пойду я к мессе,

все глазели барчуки.

Лицо мальчика напоминает мордочку домашней собачонки, грязной, алчной домашней собачонки — не лицо человека. Он еще слишком мал, чтобы горе изрезало его лицо морщинами цинизма пли покорности, на лице у него выражение великолепной невинной глупости, выражение, в котором нет и намека на то, что он что-то понимает в происходящем вокруг. Все вокруг — чудо для цыганенка, который чудом родился, чудом кормится, чудом живет и если способен еще петь, так это тоже истинное чудо.

За днем следует ночь, за ночью следует лень. В году четыре сезона: весна, лето, осень, зима. Есть истины, которые чувствуешь нутром, как голод или желание помочиться.

Четыре каштана быстро съедены, и Мартин, с оставшимся у него реалом, проехал до станции «Гойя».

«Мы, неимущие, мчимся под всеми теми, что сидят в уборных. Станция „Колумб“ — превосходно; тут герцоги, нотариусы и кое-где карабинеры Монетного двора. Как далеки они от нас — сидят там, наверху, почитывают газеты или рассматривают жирные складки своего брюха! Станция „Серрано“ — сынки и дочки богачей. Сеньориты по ночам не гуляют. В этом районе жизнь заканчивается в десять часов. Теперь они небось ужинают. Станция „Веласкес“ — тут девиц побольше, это приятно. На этой улице все очень чинно. Пойдемте в оперу? Хорошо. Ты в воскресенье был на бегах? Нет. Станция „Гойя“ — здесь спектакль кончается».

Идя по платформе, Мартин притворно хромает — иногда у него бывает такая блажь.

«Я бы мог поужинать у Фило — не толкайтесь, сеньора, спешить некуда! — а если не даст, сама пожалеет, приду ровно через год!»

Фило — его сестра, жена дона Роберто Гонсалеса, этого дурня Гонсалеса, как зовет его шурин, служащего в собрании депутатов, республиканца из партии Алькала Саморы [16] .

Чета Гонсалес живет в конце улицы Ибисы, снимает квартирку у домохозяев, исповедующих веру Соломонову, и, в общем, кое-как перебивается, хотя ценой тяжелого труда. Жена хлопочет до изнеможения — пятеро маленьких детей, а для присмотра за ними одна восемнадцатилетняя девчонка, муж набирает сверхурочные часы, где попадутся и где можно подработать; последнее время ему везет — он ведет счетные книги в парфюмерном магазине, куда ходит дважды в месяц, получая пять дуро за оба раза, да еще в булочной у одного толстосума на улице Сан-Бернардо, там ему платят тридцать песет. В худшие времена, когда судьба его не балует и он не находит сверхурочных часов, дон Роберто грустнеет, становится молчалив и хмур.