Страсти ума - читать онлайн книгу. Автор: Ирвинг Стоун cтр.№ 116

Фрау Бакер бросила на него свирепый проницательный взгляд.

– Но если мой муж будет так тянуть, то не возрастет ли опасность, что он вовремя не извлечет?

– Может быть.

– Лечение, которое вы описываете, может оказаться хуже болезни.

– Тогда позвольте мне заверить вас с позиции врача: физически у вас нет никаких нарушений. Неопределенные страхи, вспышки боли в груди – проявление вашей обеспокоенности, результат нервного расстройства. Как только вы возобновите нормальные половые отношения с мужем, ваши симптомы исчезнут…

– …И их заменит тошнота по утрам. – Она сдержанно улыбнулась, поблагодарила доктора и ушла.

Приходили молодые холостяки, некоторые моложе двадцати, а также незамужние женщины с различными неврозами, зачастую вызванными онанизмом. Сначала Зигмунд столкнулся с тем, что пациенты старательно скрывали свой порок, поскольку в детстве им крепко вбивали в сознание, что рукоблудие – самый страшный из грехов, ведущий к потере зрения и идиотизму. Однако затем стало ясно, что онанизм, если им не увлекаться чрезмерно, наносит меньший ущерб, чем сопутствующее чувство вины, которое вызывает ипохондрию, самопорицание, навязчивое копание в душе. Зигмунд пришел к выводу, что невроз не появляется у мальчиков и молодых людей, соблазненных более зрелыми женщинами.

Требовались недели и месяцы исследований, прежде чем удавалось подвести пациента к причинам, вызвавшим расстройство. Так, с большим трудом он выяснил, почему молодая женщина страдала мучительной ипохондрией со времени половой зрелости. Она стала жертвой сексуального насилия в восьмилетнем возрасте. Причиной истерии склонного к самоубийству молодого человека было рукоблудие, которому научил его школьный друг. Зигмунд изменил подход к пациентам; он не довольствовался внушением с целью удалить воспоминание о неприятных событиях в прошлом. Поскольку теперь он проникал глубже в подсознание и работал в более широком плане, то считал прежнюю терапию фрагментарной, приносящей лишь поверхностные эффекты. Как врач, он повышал свой профессиональный уровень, менял подход к пациентам и предъявлял к себе все более высокие требования. Отныне он был полон решимости добраться до истоков заболевания и найти общий закон, объясняющий нарушения психики. Пока же, не достигнув большего понимания, он был вынужден, естественно, сосредоточиться на профилактике. Стараясь уберечь пациента от новых приступов, он добивался переноса подавленных идей из подсознания в сознание и объяснял всеми доступными ему средствами, что пациент не должен чувствовать вины или страха из–за чего–то плохого, имевшего место в прошлом. Он поднимал целину, пытаясь лечить неврастенические сексуальные явления. В отличие от случаев истерии, где он добился ощутимых результатов, в этой области, как он отмечал в текущих записях, «редко и только косвенно» мог влиять «на душевные последствия невроза обеспокоенности». Случаи, ставившие его в тупик, относились к мужчинам, которым не нравились вообще женщины, и они не могли побороть физического отвращения при мысли о половом сношении с ними. Какой же могла быть психическая причина гомосексуализма?

Самыми трагическими были те случаи, когда к нему приводили пациента слишком поздно, уже с признаками паранойи. Так случилось с молодой женщиной, жившей с братом и старшей сестрой в хороших домашних условиях. У нее развилась мания преследования, она слышала голоса, ей казалось, что соседи говорят за ее спиной, будто ее совратил знакомый, в прошлом снимавший у них комнату. В течение недель она постоянно думала, что видит и слышит, как люди на улице судачат, будто она живет надеждой, что квартирант вернется, будто она плохая женщина. Затем ее рассудок светлел, она осознавала, что ее подозрения беспочвенны и что у нее нормальное здоровье… до следующего приступа.

Йозеф Брейер узнал о ее случае от коллеги и посоветовал направить ее к доктору Фрейду. Зигмунд попытался проникнуть в ее прошлое с ловкостью Бильрота, вскрывающего нарыв. Квартирант жил в семье целый год. Потом отправился путешествовать, через полгода вернулся на короткий срок, а затем отбыл навсегда. Обе сестры говорили о том, как было приятно видеть его в доме.

В чем же дело? Зигмунд подозревал, что болезнь возникла на сексуальной почве. Позже он узнал правду, но не от пациентки, а от ее старшей сестры. Однажды утром младшая сестра убирала комнату, когда молодой мужчина находился еще в постели. Он позвал девушку, и та, ничего не подозревая, подошла к нему. Мужчина отбросил одеяло, взял ее руку и положил ее на свой возбужденный пенис. Девушка на какой–то момент оцепенела, а затем убежала. Вскоре после этого мужчина исчез навсегда. Позднее девушка рассказала старшей сестре об инциденте, расценив его как «попытку создать для нее осложнения». Когда она заболела и старшая сестра пыталась обсудить с ней «сцену соблазна», младшая категорически отрицала случившееся и свой рассказ об этом.

Ныне, когда перед ним был явный случай сексуального сдвига, вызвавшего заболевание, Зигмунд полагал, что сможет помочь: слышавшиеся ей при галлюцинациях голоса соседей, будто она плохая женщина, были, по всей вероятности, дальним следствием ее возбуждения, когда мужской член оказался в ее руке, и чувства вины, вылившегося в самобичевание. Поскольку она не могла переносить этого чувства, то переложила его на внешний источник – на соседей.

Нужно было удалить не столько память о самом инциденте – Зигмунд сомневался, сможет ли он полностью устранить травмирующее воспоминание, – сколько чувство вины, запавшее в ее подсознательную память. Если бы он смог вернуть сознание девушки к первоначально случившемуся и доказать ей, что ее реакция была нормальной, то тогда исчезли бы самоупреки, исчезло бы и представление о преследовании со стороны соседей. У нее появился бы шанс для нормальной жизни, а при благоприятных обстоятельствах и для брака.

Он потерпел поражение. Несколько раз он вводил девушку в состояние полугипноза, побуждая рассказать о молодом квартиросъемщике. Она откровенно говорила обо всем добром, что оставалось в ее памяти, но, когда он попытался наводящими вопросами подвести ее к травмировавшей сцене, она кричала:

– Нет! Ничего приводящего в смущение не было! Нечего рассказывать. Он хороший молодой человек, в хороших отношениях с нашей семьей…

После второй такой вспышки она послала письмо доктору Фрейду с отказом от его услуг, потому что его вопросы выводят ее из равновесия. Во второй половине дня Зигмунд сидел в своем кабинете, письмо лежало перед ним, его руки на столе как бы обхватывали записку. Он был огорчен; пациентка возвела такую высокую стену против воспоминания о происшедшем, что преодолеть ее стало невозможно. Было слишком поздно, чтобы добраться до травмы в подсознании и нейтрализовать ее.

Он тяжело вздохнул, покачал головой, выкрутил фитиль в лампе, наполнив кабинет теплым светом, и взялся за последний вариант рукописи о неврозах.

Просматривая свои записи, сделанные с октября за период напряженной работы, он радовался тому, что число неудач было меньше случаев успешной помощи пациентам. Поскольку расширялись его знания и оттачивались терапевтические инструменты, можно было надеяться, что он сумеет справиться с симптомами, ставившими его ранее в тупик. Весной появилось множество пациентов; каждый случай давал все больше свидетельств, что главное проявление невроза, как бы оно ни маскировалось, вызывалось беспокойством, а невроз беспокойства возникал вследствие подавления. Он думал более раскованно с пером в руке, чем во время прогулок по улицам Вены. Наверху страницы Зигмунд вывел: «Проблемы».