Путешествие на край ночи - читать онлайн книгу. Автор: Луи-Фердинанд Селин cтр.№ 59

Как только гостьи исчезли за порогом, Лола дала волю крайнему раздражению. Вся эта интермедия здорово ей не понравилась. Я помалкивал.

— Сущие ведьмы! — вдруг прорвало ее.

— Откуда вы их знаете? — полюбопытствовал я.

— Это мои давнишние подруги.

В данный момент она была не расположена откровенничать.

По некоторой надменности в их обращении с Лолой я сообразил, что в известных кругах эти женщины котируются выше Лолы и даже пользуются непререкаемым авторитетом. Большего я так и не узнал.

Лола сказала, что ей нужно в город, но предложила мне подождать ее и чем-нибудь подкрепиться, если я голоден. Я ушел из «Стидсрама», не уплатив по счету, и, понятное дело, не намерен был туда возвращаться; поэтому я страшно обрадовался разрешению побыть в тепле до того, как выйти на улицу — и какую, о Боже!

Оставшись один, я тут же двинулся в ту сторону, откуда появился слуга-негр. На полдороге в лакейскую я столкнулся с ним и пожал ему руку. Он доверчиво отвел меня в кухню, прекрасное, отлично оборудованное помещение, куда более рациональное и нарядное, чем гостиная.

Там он немедленно принялся плевать на сверкающий плиточный пол, как умеют плевать только негры — далеко, смачно, метко. Из учтивости я тоже плюнул, но в меру своих способностей. Мы сразу же пустились в откровенности. Я узнал от него, что у Лолы катер с каютой на реке, две машины на шоссе и винный погреб с напитками со всего света. Она выписывает каталоги парижских универмагов. Потом он принялся до бесконечности повторять эти общие сведения, и я перестал его слушать.

Я дремал, привалившись к нему, и передо мной мелькало прошлое: Лола бросает меня в военном Париже, охота на симулянтов, попытки окопаться в тылу, велеречивая и вкрадчивая лгунья Мюзин, аргентинцы, пароходы с мясом, Топо, когорты выпотрошенных добровольцев с площади Клиши, Робинзон, волны, море, нищета, ослепительная кухня Лолы, ее негр, и всякие пустяки, и я сам, словно то был не я, а кто-то посторонний. Все продолжалось. Война сожгла одних, пригрела других, как огонь испепеляет или дает тепло, смотря по расстоянию от него. Умей выкручиваться, и все тут.

Права была Лола и в том, что я сильно изменился. Жизнь, она скручивает вас в бараний рог и расквашивает вам физиономию. Лоле она тоже ее расквасила, но меньше, гораздо меньше. Беднякам всегда достается сполна. Нищета — великанша, она пользуется ими, как тряпкой, чтобы подтирать помои всего мира. Вот на лице и остаются следы.

Мне показалось, что Лола тоже выглядит иначе — подавленней, печальней, что в ее оптимистической глупости появились просветы, когда человеку нужно передохнуть, чтобы он мог дальше влачить груз жизненного опыта и лет, который стал слишком тяжел и забирает всю оставшуюся энергию, всю грязную поэзию существования.

Вдруг негр опять заметался. Мой новый друг принялся пичкать меня пирожными, совать мне в карманы сигары. Наконец он с величайшей осторожностью вытащил из ящика стола круглый сверток под пломбой.

— Бомба! — взревел он. Я отскочил.

— Libertá! Libertá! [50] — радостно вопил негр.

Потом положил сверток на место и величаво сплюнул. Сколько волнений! Он ликовал. От его хохота меня тоже разобрал смех до колик. «Одним движением больше, одним меньше — какая разница?» — подумалось мне. Когда Лола, завершив свои дела, наконец вернулась, она застала нас обоих в гостиной, где мы вовсю дымили и веселились. Она притворилась, будто ничего не заметила.

Негр живенько слинял, а меня она увела к себе в спальню. Мне опять показалось, что она бледна, печальна и дрожит. Где она пропадала? Было уже довольно поздно. Наступал час, когда американцы чувствуют себя выбитыми из колеи, потому что жизнь вокруг сбавляет ход. В гараже осталась одна машина из двух. Это время полупризнаний. Но если вы хотите им воспользоваться, мешкать нельзя. Лола выводила меня на откровенность, задавая вопросы о моей жизни в Европе, но тон ее страшно меня раздражал.

Она не скрыла, что считает меня способным на любое паскудство. Такое предположение не обидело меня — мне стало всего лишь неловко. Она догадывалась, что я явился просить денег, и этот факт сам по себе, естественно, создавал между нами атмосферу враждебности. От подобных чувств недалеко и до убийства. Мы обменивались общими фразами, и я лез из кожи, чтобы избежать скандала и окончательной размолвки. Осведомилась она между прочим и о моих половых забавах: не оставил ли я, бродяжничая, где-нибудь ребенка, которого она могла бы усыновить. Странно, однако, как такое взбрело ей в голову! Мысль об усыновлении сделалась ее пунктиком. Она простодушно воображала, что неудачники вроде меня обязательно оставляют незаконных отпрысков под всеми небесами. У нее много денег, призналась Лола, и она изнывает от желания посвятить себя ребенку. Она прочла все, что написано о деторождении, особенно книги, самозабвенно-лирически воспевающие материнство и навсегда, если их полностью усвоить, отбивающие охоту совокупляться. У каждой добродетели своя порнография.

Поскольку Лола жаждала пожертвовать собой ради крохотного существа, мне сильно не повезло. Я мог предложить ей лишь свое здоровенное существо, но она находила его отвратительным. Сочувствие вообще встречают лишь те невзгоды, которые умело поданы и действуют на воображение. Разговор не получался.

— Вот что, Фердинан, — предложила наконец Лола. — Хватит нам болтать. Съездим-ка на другой конец Нью-Йорка, навестим одного мальчика, которому я протежирую. Это доставляет мне удовольствие, только вот мать его меня раздражает.

Странная это была поездка. По дороге, в машине, речь зашла о негре Лолы.

— Показывал он вам свои бомбы? — спросила она. Я сознался, что он подверг меня этому испытанию.

— Знаете, Фердинан, он маньяк, но не опасный. Он снаряжает бомбы моими старыми счетами. Вот раньше, в Чикаго, он давал жизни. Состоял в страшном тайном обществе борьбы за эмансипацию черных. Как мне рассказывали, это были ужасные люди. Власти ликвидировали банду, но мой негр сохранил любовь к бомбам. Взрывчатку он в них не кладет — с него довольно одного сознания. В сущности, он художественная натура. Революцией он так и не бросит заниматься. Но я его держу: слуга он великолепный. И в общем, пожалуй, честнее тех, кто не делает революций…

Тут она вернулась к своему пунктику — усыновлению.

— Как жаль все-таки, что у вас нет где-нибудь дочери, Фердинан! От такого мечтателя, как вы, наверняка родилась бы хорошая девочка, а вот хороший мальчик вряд ли…

Хлещущий дождь сгущал ночь вокруг машины, скользившей по бесконечной полосе гладкого бетона. Все было холодно и враждебно, даже рука Лолы, которую я все-таки не выпускал из своей. Нас все разделяло. Мы подъехали к дому, разительно непохожему на тот, откуда отправились. В одной из квартир на втором этаже нас ждали мальчик лет десяти и его мать. В гостиной, обставленной с претензиями на стиль Людовика XV, пахло недавней едой. Ребенок забрался на колени к Лоле и нежно ее поцеловал. Мне показалось, что мать тоже очень уж ласкова с ней, и, пока Лола болтала с мальчуганом, я ухитрился увести мать в соседнюю комнату.