Путешествие на край ночи - читать онлайн книгу. Автор: Луи-Фердинанд Селин cтр.№ 50

Он уже четвертый год жил здесь наедине со своими муравьями и старыми газетами, пробавляясь разными мелкими причудами, и этого типа с его страшным испанским акцентом, из-за которого казалось, что, кроме сержанта, говорит еще кто-то, лучше было не раздражать. Когда он орал на своих негров, это была форменная буря. В смысле глотки Альсид рядом с ним был бы совсем незаметен. Этот испанец так пришелся мне по душе, что в конце концов я отдал ему все свои консервы. В благодарность он соорудил мне шикарный испанский паспорт на зернистой бумаге с гербом Кастилии и такой замысловатой подписью, что на нее у него ушло добрых десять минут.

Насчет Сан-Педе ошибка исключалась: сержант не соврал — она лежала прямо перед нами. Не знаю, как мы добрались до нее, но одно помню твердо: сразу по прибытии меня сдали на руки одному священнику, такому хворому, что в сравнении с ним я почувствовал себя как бы относительно бодрым. Но ненадолго.

Город Сан-Педе раскинулся на склоне скалы, спускающейся к самому морю. Он на загляденье зеленый. Если смотреть издали, с рейда, зрелище, конечно, пышное, великолепное, но вблизи оказывается, что это второй Фор-Гоно — та же изможденная человеческая плоть, обожженная солнцем и вспухающая нескончаемыми прыщами. Негров из своего маленького каравана я в минуту просветления отослал восвояси. Они прошли изрядный кусок леса и уверяли, что опасаются за свою жизнь на обратном пути. Они заранее хныкали от этой мысли, расставаясь со мной, но у меня не было сил их жалеть. Я слишком страдал и слишком потел. И конца этому не предвиделось.

Насколько помнится, вокруг моей раскладушки, поставленной в доме патера, днем и ночью собирались каркающие твари со всего города, а их в нем было предостаточно. Они надсаживались круглые сутки, но что поделаешь — в Сан-Педе с развлечениями было негусто. Священник поил меня травяными отварами, на животе у него болтался длинный позолоченный крест, а когда он подходил к моему изголовью, в глубинах его рясы громко позвякивали монеты. Разговаривать с людьми я больше не мог: промямлить несколько слов и то не хватало сил.

Я уже думал — мне конец, пытался насмотреться хоть на то, что было видно из окна, и берусь утверждать, что мог бы без всяких фантазий достаточно точно описать сегодня сады Сан-Педе. Тамошнее солнце палило так, словно прямо перед лицом у вас распахивалась дверца здоровенной топки, а вокруг опять солнце, и сумасшедшие деревья, и цветущий латук размером с дуб, и такие одуванчики, что из трех-четырех штук их получился бы наш обычный рослый каштан. Добавьте к этому жаб размером со спаниеля, кочующих из одной рощи в другую.

Люди, вещи, страны в итоге сводятся к запаху. Тем же путем уходят все авантюры. Я лежал с закрытыми глазами, потому что мне действительно было их не открыть. И вот острая вонь Африки стала из ночи в ночь стираться. Мне становилось все трудней представить эту густую смесь ароматов гнилой земли, потной промежности и толченого шафрана.

Время, воспоминания и опять время, потом серия ударов и новых вздрагиваний, а затем более равномерные убаюкивающие толчки…

Я все еще лежал в забытьи, но на чем-то, что двигалось. Я не сопротивлялся, меня рвало, я снова просыпался и опять засыпал. Мы плыли по морю. Я чувствовал себя таким вялым, что у меня не хватало сил запомнить новый запах — запах снастей и смолы. В закутке, где я почти весь рейс провалялся под открытым настежь иллюминатором, было прохладно. Меня оставили в полном одиночестве. Мы, бесспорно, путешествовали, но куда? Я слышал у себя над головой шаги по деревянной палубе, голоса и плеск волн, разбивающихся о борта.

Редко бывает так, чтобы жизнь, вернувшись к вам, тут же не обошлась с вами по-свински. Пример тому — свинья, подложенная мне людьми из Сан-Педе. Разве они не воспользовались моим состоянием и не продали меня, обеспамятевшего, на галеру? Оно конечно, галера была что надо — высокие борта, множество весел, красивая корона пурпурных парусов, вызолоченный форштевень, во всех помещениях для офицеров мягкая обивка, а на носу великолепный, расписанный красками на рыбьем жире скульптурный портрет инфанты Сосалии в костюме для поло. Позже мне объяснили, что ее высочество — крестная мать увозившего меня судна, которое она патронирует своим именем, бюстом и королевской честью.

В конце концов, думал я, останься я больной, с постоянными головокружениями в Сан-Педе, у попа, у которого меня поместили негры, я наверняка подох бы как собака. Вернуться в Фор-Гоно? Где я обязательно схлопочу пятнадцать лет за свои отчеты? Здесь я по крайней мере куда-то двигался, а это уже вселяет надежду. Ведь если подумать, капитан «Инфанты Сосалии» оказался не из робких, раз не побоялся, пусть даже за бесценок, купить меня у моего попа, да еще когда уже снимался с якоря. В этой сделке он рисковал своими деньгами. Он мог все потерять. Он рассчитывал, что морской воздух благотворно подействует на меня. Он заслуживал награды и должен был ее получить, потому как я, к его удовольствию, пошел на поправку. Правда, еще бредил, но уже гораздо логичней. Как только я открыл глаза, капитан стал часто навещать меня в моем закутке. Являлся он всегда в форменной треуголке с перьями.

Его страшно забавляли мои попытки привстать на своем соломенном матрасе, хотя меня еще трясла малярия. И рвало.

— Скоро, засранец, ты сможешь грести вместе с другими! — предсказывал он мне.

Это было очень мило с его стороны, и он прыскал со смеху, дружески похлопывая меня — не по заднице, а по затылку. Ему хотелось, чтобы я тоже веселился, радуясь, что, купив меня, он провернул выгодное дельце.

Кормежку на борту я нашел вполне приличной. Я без устали что-то лопотал. Вскоре, как и предсказывал капитан, я настолько окреп, что время от времени садился на весла с остальными гребцами. Но там, где их было с десяток, мне виделась сотня. Затмение!

Переход был неутомителен: шли мы большей частью под парусами. Условия у нас в твиндеках были не более тошнотворными, чем у обычного пассажира в вагоне третьего класса по воскресеньям, к тому же отсутствовали и опасности, которым я подвергался на «Адмирале Мудэ». Мы плыли с востока на запад Атлантики, все время обдуваемые ветром. Жара упала. В твиндеках не жаловались, находили только, что плавание малость затянулось. Что до меня, то я насмотрелся на море и лес до скончания веков.

Я охотно порасспросил бы капитана о цели и характере нашего путешествия, но с тех пор, как я решительно начал поправляться, он перестал интересоваться моей участью. К тому же я еще слишком часто заговаривался, чтобы вести со мной серьезные беседы. Теперь я видел его только издалека, как настоящего хозяина.

Я принялся разыскивать Робинзона среди галерников и не раз по ночам, в полной тишине, громко звал его. Никто не отвечал, если не считать брани и угроз: это ведь каторжники.

Однако чем дольше я размышлял о подробностях своего приключения, тем вероятнее мне представлялось, что и с Робинзоном в Сан-Педе обошлись так же, как со мной. Только он, видимо, гребет теперь на другой галере. Лесные негры тоже, вероятно, были причастны к этому промыслу. Одна шайка… И правильно, каждому свой черед. Нужно жить, а для этого добывать и продавать — и вещи, и людей, которых нельзя тут же съесть. Относительно заботливое обхождение туземцев со мной объяснялось самыми низменными побуждениями.