Завтрашние заботы - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Конецкий cтр.№ 11

Им принесли еду. Были свежие огурцы, их следовало есть побольше, потому что в Арктике таких вещей не бывает.

– Глеб, вы совсем заскучали, – сказала Агния. – И не плетите косички. Однажды мне пришлось чуть не до утра расплетать такие же вот штучки, а потом расчесывать их гребенкой.

– Я их сам расплету, – буркнул Вольнов. Он злился на себя за то, что смущался, когда она глядела на него. Он ловил себя на том, что старался казаться грубее и мужчинистее, нежели был на самом деле.

– Так, – сказала она, отворачиваясь к Левину. – Неужели ты не набил физиономию этому Лэнгрею? Они ведь должны были вызвать тебя в Лондон?

– Не его следовало бить, следовало изувечить эту каналью Блеккера, лоцмана, – сказал Левин. – Ты ни черта не поняла. Давайте наконец выпьем.

– Давайте, – сказал Вольнов. Он чувствовал себя лишним и не мог понять, зачем Левин притащил его сюда.

– Давайте, – сказала Агния. – Только немного, Яков! И запомни: никаких вопросов обо мне, ладно? Мне уже не пятнадцать… Как только ты выпьешь, начинаются сложные вопросы. Мне и без них тошно.

Капитаны выпили по большущей рюмке коньяку и сразу повторили. Вольнов насупился еще больше и вдруг спросил:

– Кто из вас любит голубей?

– Голубь – птица мира, и ее надо уважать, – сказал Левин. Он не принял вопроса всерьез. Он закусывал огурцами.

– Я не люблю, – сказала Агния. – Я люблю воробьев. Особенно когда зима, и им холодно, и они делаются пушистыми. И вы тоже не любите голубей.

– Откуда вы знаете?

– Иначе не стали бы спрашивать.

– Они жадные и злые, – сказал Вольнов. – Они все время лупят друг друга по головам и матерятся, как сапожники.

– Вы молодец, Вольнов, – сказала Агния.

– А воробьев мне всегда жалко зимой, – сказал Вольнов.

– Глеб, ты первый мужчина, которому эта женщина не говорит пакостей, – сказал Левин.

Яков и Агния, все больше оживляясь, стали вспоминать каких-то общих знакомых. Вольнов смотрел на ее руку, на руку, которая лежала совсем близко на столе, и ему потихоньку становилось уютно здесь, среди шума чужих голосов и громкой музыки с эстрады.

«У нее длинные пальцы и узкая ладонь, – думал он. – И она умеет крепко жать руку».

Он представил ее в белом переднике и с наколкой официантки… Сколько раз мужчины предлагали проводить ее после закрытия ресторана? Потом он представил ее в синей форме стюардессы на заграничной линии. Узкая юбка, красивые длинные ноги, подносик в руках: «Мадам! Господа! Прошу кофе…» Стандартная улыбка, синяя пилотка кокетливо сдвинута набок… Мужчины отклоняются от оси симметрии своих кресел и смотрят вслед ей. Длинный проход в ТУ – и по нему осторожно переступает Агния с подносиком в руках. И опять ее голос: «Мадам! Мсье!…» Она проходит и скрывается в кабине летчиков. Летчикам определенно веселее летать с такими стюардессами.

– Давай чокнемся, – сказал Левин. – И о чем ты думаешь, моряк?

– О свинцовом сурике и олифе, о зимовке и флагманском механике, – соврал Вольнов.

– Ты сегодня какой-то странный, Глеб. Ты много молчишь, – сказал Левин и добавил, обращаясь уже к Агнии: – Он – крепкий паренек и прекрасный моряк. Мы познакомились, когда я раскроил ему борт на швартовке в Петрозаводске.

– Что значит – «крепкий паренек»? – спросила она и коснулась браслетом своей рюмки. Рюмка слабо зазвенела.

– Значит – в нем много кремня, – объяснил Левин.

– О него можно точить ножи? – засмеялась она. Это она всего второй раз за вечер засмеялась. И, смеясь, глядела прямо ему в глаза.

Левин тоже смеялся.

– Это вы надо мной смеетесь? – спросил Вольнов, хмурясь.

– Конечно, – сказал Левин. – Помни, моряк, то, что я говорил: под наживкой блестит крючок. Теперь сколько ты ни будешь хмурить брови и говорить басом, она все будет хохотать и твердить про ножи. Я ее знаю, эту хитрую женщину…

– Вылезайте скорее из шкуры сдержанного и волевого морского волка, – сказала Агния. – И оставайтесь голеньким, таким, каким вас родила мама… И не шевелите скулами. Я же знаю, что мужчинам чаще нас хочется плакать, особенно если это настоящие мужчины…

– Я не буду на вас злиться, – сказал Вольнов.

Он все– таки немного обозлился на Левина и нарисовал на скатерти ручкой вилки большой зуб.

– А мы не боимся, да, Агнюша? – сказал Левин.

Его кто– то звал из-за дальнего столика.

– Я на минутку удеру, – сказал он. – Кажется, это зверобои. Когда я на «Леваневском» вторым штурманом плавал, мы на зверобойку ходили. Отвратительная это вещь. Тюлененки маленькие такие, беленькие и еще сами ползать не могут, а их багром – и тянут. На палубе кровищи сантиметров пятнадцать, из всех шпигатов хлещет… И вонь. И на столе в кают-компании жареные тюленьи языки лежат. А тюлененки плакать умеют. К нему подходишь по льдине, он убежать не может, лежит и плачет, глаза вылупив.

– Иди ты скорее к своим зверобоям, – сказала Агния. – Слушать тебя не хочется.

– А шубку из белка небось с витрины украсть готова, – сказал Левин и отправился к зверобоям. – Еще поморка! – крикнул он уже издали.

– Я боюсь, он напьется, – сказала Агния.

– Сегодня многие напьются. Перед выходом.

– А вы?

– Нет, наверное.

– Вам плохо здесь?

– Я не совсем понимаю, зачем Яков меня взял с собой.

– Все всегда надо принимать так, как оно приходит. Наверное, не надо ничего рассчитывать и прикидывать.

– Я не понимаю, о чем вы?

– О себе. Сегодня у меня странный день. Я сегодня позволила себе быть только с самой собой. И не думала ни о чем сложном. Это как-то само так получилось. Дочь за городом, муж с ней, экзамен вчера сдала последний… О боже, как я не хочу никаких институтов! Я хочу летать… Раньше я бортпроводницей работала. Я люблю летать.

– Завтра мы уходим, – сказал Вольнов. – Рано утром.

– Вы меня не слушаете?

– Да, но я все время думаю о том, что завтра мы уходим.

– Что «да»? Слушаете?

– Да. У вас странное имя. Я никогда еще не встречал такого. И об этом я тоже думаю. И еще мне непонятно: как может женщина жить с мужчиной, которого не любит? Мужчина еще может так, а вот женщина? Вы не любите мужа?

– Откуда вы это взяли? – Она засмеялась. – Откуда, Глеб? Это вам Яшка сказал? Он все всегда выдумывает, этот капитан. Он меня просто ревнует к нему.

Вольнову очень не хотелось в это верить, ему больше нравилось то, что рассказывал Левин. Вольнов даже вздохнул, но потом улыбнулся и сказал: