Начало конца комедии - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Конецкий cтр.№ 77

Я приласкал живую и теплую кошку и позвал ее за собой, но она не пошла. И я один бродил среди надгробий, пока не наткнулся на особенное.

Обнаженная девушка выдвигалась из глыбы белого мрамора. Одна рука ее безвольно висела, другая тянулась к волосам, будто надеясь облегчить гнет их мраморной тяжести. Изваяние было окружено беззвучным криком, потому что это была работа большого, вдохновенного ваятеля. Это его беззвучные слова, стенания и напевы застыли в мраморе.

Увы, художник, вероятно, не предполагал, что хозяева надгробия рационально укроют мрамор пошлой прозрачной пленкой. Такие применяются для занавесок в ванных комнатах. Владельцы оберегают статую от вредного влияния городской атмосферы.

В черных глубинах памяти хранится встреча.

Нева. Ночь. Дождь. Гранитный спуск. Девушка на краю последней ступеньки.

Она оказалась немой и хотела утопиться. И я отвлек ее, и проводил в черно-серый дом на Мойке. И все это таится во мне уже четверть века странным сном, шелестом страниц юношеской книги. И я уже не знаю, была ли на самом деле немая девушка, и Нева, и ночь, и дождь, и гранитный спуск к черной волне. Но несколько раз я встречал женские лица, которые напоминали ту девушку, – значит, она была, и во мне хранится тень ее образа. И встреча с похожими на нее женщинами – а надгробная статуя тоже была похожа – вызывает во мне то давнее юношеское переживание. Ведь все наши прошлые душевные состояния хранятся в нас, как хранится в закрытом рояле вся музыка мира. Что-то или кто-то тронет клавиши, и возникнет та мелодия, которая давно забыта, но ее моты не истлели на душевном складе. Конечно, плеск живой жизни почти мгновенно заглушит эту мелодию. Но она успевает подарить нам прошлое, давно исчезнувшее в хаосе времени.

Быстро утомившись от множества соединений несоединимого, я пошел к выходу с кладбища, срезая углы аллей по межмогильным узким тропкам. И старался даже не глядеть на имена вокруг, чтобы не будить в себе бесплодного любопытства к чужим жизням и смертям.

Возле могилы Абеля уже не было кошки, там топталось семейство упитанных людей. Они громко спорили о том, является ли Рудольф Иванович Фишер прототипом Штирлица из "Семнадцати мгновений весны".

Рядом была "Общая могила No 2. Захоронение невостребованных прахов. 1943 – 1944 (включ.)". И тяжело было слушать громкие упитанные голоса возле безответного праха тех, кому совсем уж не повезло и в жизни и на том свете, у кого здесь не осталось даже имени.

А напоследок судьбе угодно было подарить мне светлое.

В глубине квартала-квадрата в тени старых деревьев я невольно остановился у надгробия, вокруг которого и сам морозный воздух-то двигался с особым изяществом.

Овал женского лица в овале медальона, три нитки жемчуга на обнаженной шее, покатость плеч, какой почему-то и вовсе нет у современниц. И не без надменной отчужденности взгляд.

МАРИЯ АЛЕКСАНДРОВНА

ГАРТУНГ

(УРОЖД. ПУШКИНА) ДОЧЬ ПОЭТА

31.05.1832-07.03.1919

Две лиловые астры лежали на чистом снегу.

Куда бы ни носила судьба, Пушкина и пушкинское встречаешь всюду. Вероятно, потому, что просто-напросто носишь Пушкина в себе, как морскую соль в крови.

У каждого есть мать. Каждый нормальный человек любит мать ровной сыновней любовью. И кажется, что сила любви и мелодия ее не могут измениться, не могут стать глубже и сильнее. Кажется, что ты любишь мать так, как дало небо, со всей способностью к этому чувству. Но вот мать умирает. И тогда оказывается, что ты любишь ее с еще большей силой и с каким-то иным, мучительным, но прекрасным качеством чувства. Даже своей смертью мать обогащает твою душу и углубляет твою связь с миром, с его бесконечностью и красотой.

Пушкин рождается, живет и умирает при каждой самой мимолетной встрече не только с произведениями его гения, но просто с его именем И его трагический конец каждый раз углубляет нашу любовь к нему. И непонятно, как может чувство делаться все интенсивнее и прекраснее без конца. Но так происходит.

Такого обновляющего влияния личной смерти на жизнь других, какое оказывает сама физическая гибель Пушкина на русского человека, у других народных поэтов в других странах не знаю. Вероятно, наша раздерганная ошибками и сомнениями душа, накладываясь на поэзию Пушкина или даже просто на его светлое имя, начинает попытки собраться по образцу его гармонии.

Так магнит собирает хаотическую металлическую пыль в сложную и прекрасную гармонию силовых линий, если встряхнуть бумагу с пылью над ним.

Когда пытаешься войти в душевное состояние Пушкина, Лермонтова или Чехова накануне их смерти, то кажется что главная боль терзала их оттого, что они понимали, сколько не успели, сколько не свершили. Они не могли не знать своей великой цены и не чувствовать в себе великих душевных сил, не использованных еще и на десятую долю. И как им от этого сознания невыносимо тягостно было умирать, и как они и звуком не дали этого понять, и какая высшая российская скромность в их молчании о главной тяготе.

Ведь Пушкин знал, что никто и никогда не заменит, не возместит России даже дня его жизни. И как это сознание усиливало его предсмертную муку! Это как смерть кормильца, у изголовья которого плачут от голода дети. А он уходит и не может оставить им хлеба. И ему уже не до собственного страха перед неизбежным, ибо в нем незавершенность.

Но именно эта незавершенность с такой силой действует на наши сердца и на наш разум, ибо. если хочешь воздействовать на ум человека, то должно действовать в первую очередь на его сердце, то есть на его чувства. Так сама безвременная гибель Пушкина служит, тому, что он смертью попрал смерть и живет в каждом из нас, и будет спасать и защищать нас в веках от рационализма и одиночества.

Один художественный философ или философствующий художник, уже старый, уже имеющий право, на пренебрежение к фактам и заменяющий факты своими ощущениями ах, как-то сказал мне, что Толстой в ранних вариантах "Анны Карениной", близко следуя за прообразом, то есть за Марией Гартунг, придавал Анне африканские черты внешности и характера. От них остались кольца волос на шее Анны и безоглядность страстей. Он еще сказал: "Общество играет в кошки-мышки. Пропускает мышку – Вронского. И не пропускает кошку – Анну. Две морали. От них некуда деваться". Он помолчал и закончил неожиданно: "Знаете, я особо люблю Пушкина, ибо его никогда не предала ни одна из его женщин!"

В тот год, когда Мария Гартунг появилась на свет, князь Вяземский получил звание камергера. Камергеры же как знак царской милости носили на спине ключ.

Пушкин поздравил друга: "Так солнце и на нас взглянуло из-за туч! На заднице твоей сияет тот же ключ…"

Пушкинское озорство сверкнуло на меня из зимних туч лучом весеннего солнца. И я вдруг заметил, что соседи Марии Гартунг по вечному покою носят почему-то сплошь лошадиные фамилии. Слева – Мария Васильевна Конюхова, а фас в фас чета Кобыличных Ольга